Сегодня я натягиваю черные джинсы, растянутую белую футболку – почти форма – и собираю в тугой хвост волосы. Паркуюсь с западной стороны кампуса и осматриваюсь, прежде чем схожу с места. До семинара осталось пять минут, на дорожках почти никого нет. Газон пустует, ярко-зеленые деревья шелестят от едва ли ощущаемого ветра, и мне вдруг кажется, что я – отдельно от всего, что находится рядом. Отдельно от университета, отдельно от предметов и потока студентов. Если среди ребят и есть тот, кто знает, к чему он стремится, он совсем на меня не похож. И мне даже нравится отличаться от всей этой массы. Они рвутся к одной цели, одной точке, а у меня море возможностей и целая тонна свободного времени. Наверно, поэтому я могу позволить себе получать удовольствие от жизни, а они зарываются с головой в книги и тухнут, как подожженные спички.
В коридорах университета пахнет свежим кофе. Я прохожу через аллею арок, грузно выдыхаю и вихрем врываюсь в аудиторию, где уже расположились мистер Говард, мои сокурсники и их ноутбуки. Шествую к первой парте.
- Мисс Эберди, - довольно протягивает профессор. У него нелепые очки, но я уже во второй раз не считаю их наличие идиотизмом. Что Саймон, что мистер Говард берут тем, что отличаются от остальных. – Вы все-таки нашли время.
- Я всегда его нахожу, – неуклюже сажусь за парту. Одна из девушек – Мэриэлла ОдВольф – отодвигается на край стула, защищая рукой правую сторону ноутбука, будто прямо сейчас я на него накинусь и выброшу в окно. – Продолжайте.
- Что Вы, Эмеральд. Без Вас мы и не думали начинать.
Растягиваю губы в скупой улыбке. Люблю лекции Говарда, но не люблю, когда все на меня пялятся и расширяют и без того широкие глаза. Плевать, что они обо мне думают, но их взгляды мешают сосредоточиться. У профессора широкие, древние брюки, похожие на мусорный мешок. Даже цвет не черный, а слегка черноватый, в каких-то выцветших пятнах. Мистер Говард носит футболки, тяжеленный рюкзак и килобиты информации в своей лысой голове. Обычно он начинает лекции с заявленной темы, а затем сменяет монолог диалогом, упрощая все возникшие сложности с помощью примеров из жизни и доводов специалистов. Наверно, поэтому его семинары – пожалуй, единственное место, где высказываться – не просто нужно, но и хочется.
- Как вы думаете, какая сегодня у нас тема?
- На прошлом семинаре мы разбирали дело Роберта Дерста. – Мэриэлла озадаченно хмурит брови и кивает, будто только что раскрыла строжайший секрет.
- Правильно, но разве это ответ на мой вопрос?
Я хмыкаю, а блондинка обижено поджимает губы. Профессор Говард, погодя пару секунд, обходит стол и останавливается по центру, водрузив руки перед собой. Его глаза изучают нас, будто мы очередной эксперимент помешанного адвоката, запертого в стенах университета, в то время как душа его тянется к маньякам, уликам и правосудию. Затем на его лице отражается хитрая ухмылка, а уголки губ взметают вверх.
- Замолчав, вы проиграли дело, мисс ОдВольф.
- Что? Но…
- Даже если вас загнали в угол, вы должны тарабанить любую несуразицу, причем убежденно, упрямо, заговаривая зубы себе и остальным несчастным, находящимся в зале.
- То есть, искусный адвокат – искусный лжец? – Я смотрю на профессора и лениво вскидываю брови. – Тогда в чем смысл правосудия, если оно строится на обмане?
- Разве я просил вас обманывать?
- Вы просили плести несуразицу.
- А несуразица – синоним лжи?
- Несуразица синоним глупости и ахинеи, - я наклоняюсь чуть ближе к концу парты, чтобы посмотреть преподавателю прямо в глаза. – Говорить ересь, чтобы выиграть?
- Чтобы выиграть что?
- Выиграть дело.
- Дело? – он эмоционально взмахивает руками и решительно приближается ко мне. В аудитории становится тихо: каждый знает этот сумасшедший взгляд. Профессор в курсе того, о чем мы даже и не догадываемся. – Мисс Эберди, вы не спасете клиента, выдумав галиматью и тарабарщину. Это же очевидно.
- Тогда какой прок в несуразице?
- Вы выиграете нечто иное.
- Что? – недоуменно откидываюсь назад. – Что я выиграю с бессмысленного потока речи, не имеющего под собой никакого веса?
- Время.
- То есть?
- Вы выиграете время на то, чтобы придумать нечто “смысленное”. Есть каноны и те фразы, которые обязаны срываться с вашего языка непроизвольно. Рефлекторно! Пока вы диктуете номер статьи и вещаете залу ее содержание, вы не должны думать о пятой строке седьмого пункта. Вы должны заговаривать толпу и шевелить извилинами, спасая себя и своего клиента нелепой тарабарщиной, способной дать вам пару секунд на раздумья и поиск вариантов. Как вам такая несуразица? Вполне сойдет за ход ферзем. Верно?
Вскидываю подбородок.
- А что если присяжные сочтут мою тарабарщину - чистейшим бредом и решат, что я действительно заговариваю им зубы?
- Тогда вам не стоит учиться на моем факультете, мисс Эберди. – Профессор грузно выдыхает и принимается копаться в бумагах, сваленных на столе.
Я внимательно наблюдаю за Говардом, за его хмурым, задумчивым лицом. На самом деле, мне никогда не нравилось взвешивать за и против. Я действую по инерции, несмотря на последствия. Возможно, поэтому у меня столько проблем и неприятностей.
- Вам следует знать, что, - мистер Говард оборачивается и подергивает уголками губ, - существуют всего три вопроса, на которые стоит ответить в ходе судебного процесса. Вы думаете, что пришли копаться в информации, бороться с несправедливостью, искать тех, кто провинился и заслуживает наказания. Нет, - он эмоционально взмахивает руками. – Это чепуха. Вся проблема современных адвокатов состоит в том, что они возомнили себя не тем, кем являются. Мы не ищем убийц, мы не наказываем их. Мы считываем по лицам. Хороший адвокат – хороший психолог. Он говорит то, что люди хотят услышать, и оттого узнает то, что хочет узнать. Он не тратит время на пустую тарабарщину: каждое его слово имеет под собой вес и смысл. И даже заговаривая зубы, - он вдруг смотрит на меня, - он делает это таким образом, что люди не обращают внимания. Итак! – его рука взмахивает вверх, и мы как по команде следуем за ней взглядом. – Три вопроса. Всего три, и только. Кто передо мной сидит. Что ему нужно. И что я смогу ему дать.
- А как же причина? – недоуменно спрашивает парень с последней парты. Его глаза находят безумный взгляд профессора, и тут же спина превращается в крючковатую дугу.
- Что?
- Причина…, почему человек совершил тот или иной поступок…
Говард неожиданно смеется. Протирает руками лицо и говорит:
- Дорогой мистер Империолли, а разве ответив на вопрос – кто передо мной – я не пойму мотивов? Разве узнав, что ему нужно – я не отыщу правду? Причина, - профессор осматривает нас увлеченным взглядом и ударяет ребром ладони по другой руке, - это – не есть сам человек. Узнав «почему», мы не ответим на вопрос – кто? Но нарисовав портрет клиента, мы с легкостью скажет – зачем. Понимаете?
Озадаченные лица однокурсников заставляют меня усмехнуться. Тут же, уловив мой смешок в воздухе, мистер Говард встречается со мной взглядом.
- Эмеральд, - он вскидывает брови, - вы не согласны?
- Возможно.
- С чем именно?
- С тем, что я должна узнать личность человека, чтобы понять его мотивы. Как мне кажется, большинство преступников – скрытые психопаты, в поступках которых нет, и не было ничего странного. Они – обычные люди, у них есть семьи и клумбы, где они упрямо выращивают какую-то дрянь. Лишь иногда удается за что-то зацепиться, ведь вряд ли мы можем сказать, будто каждый маньяк имеет детскую травму или что-то вроде того. Роберт Дерст, например. Идеальный гражданин. Единственное его отклонение – слишком много денег в сейфе центрального Южного Банка. Кто бы сказал, что он ненормальный? Никто. Наверно, только тот сосед, которого он и порубил на мелкие части.
Мистер Говард согласно кивает, а затем вдруг резко сплетает на груди руки.