Это красивая картина.
Он едет через толпу, молча, высокий, статный, в широкополой шляпе, с револьверами на поясе. Он едет медленно, и толпа расступается перед ним, перед этим хорошим человеком, никогда ни в чем не отказывавшим, принесшим в город свет и доброту. Он едет через толпу, и все молчат и просто провожают его взглядами.
Так он и едет, и удаляется, и спина его становится меньше и меньше.
Так он и едет вплоть до тех пор, пока старик Картер не вскидывает свое древнее ружье и не всаживает ему в спину заряд свинца.
II. Призраки и опера. Этюды в сумрачных тонах
В поисках Анастасии (Мария Галина)
Казалось, поначалу ничто не предвещало. Анастасия, помаявшись в какой-то унылой конторе, уволилась и пошла работать в цветочный магазин на Музейной, тот, что напротив кондитерской. Сперва ее поставили в подсобке складывать букеты, и оказался у нее к этому какой-то необыкновенный талант. Правда, это она сама так говорила. Может, просто приглянулась управляющему. Там и помоложе девки были, но он вывел ее из тьмы подсобки на свет и поставил красоваться средь зеркал, пестрых цветочных горшков, букетов и одиночных мокрых длинных стеблей. Он не прогадал – от Анастасии редко кто уходил без покупки, и многие тратились гораздо щедрее, чем поначалу намеревались. Остальные девки уже начали поговаривать, что тут без какой-то хитрости не обходится. Возможно, они ее и сглазили, хотя лично Ивана в сглаз принципиально не верила. Однако что было, то было – после Рождества Анастасия изменилась. Накупила себе кучу модных тряпок, сапожки на высоком каблуке, шляпные картонки громоздились в коридоре одна на другой наподобие чуть накренившейся вавилонской башни… Ивана было отважилась сделать замечание, что, мол, в комнату все надо заносить, но та так зыркнула черными своими глазами, что все дальнейшее, что Ивана собиралась сказать, застряло в горле. Брови Анастасия в последнее время стала подправлять пинцетом и подкрашивать черным, веки подводила стрелками, и оттого взор ее сделался жгуч и свиреп.
Апофеозом стала шуба из куницы, легкая, с золотистым отливом, на которую Анастасия, по ее собственным хвастливо-сокрушенным признаниям, угрохала две получки. Ивана, склонная всему подыскивать разумное объяснение, решила, что Анастасия присмотрела себе кого-то, солидного и с деньгами, хочет произвести впечатление и расходов не жалеет в предположении обеспеченного будущего. И правда, кто-то у Анастасии завелся: на каждый телефонный звонок (как будто Иване никто и позвонить не мог, а только ей, ей, Анастасии, и звонили) она выбегала из комнаты в кружевной комбинации, кокетливо выглядывавшей из-под нового шелкового пеньюара, и почему-то в черных лодочках на каблуках, цокала по паркету, но в трубку говорила тихо, так тихо, что Ивана, как ни старалась, расслышать ничего не могла.
Из-за шубы и шляпных картонок в коридоре конфликт у них и вышел. Ивана было намекнула, что все вздорожало и плата, которую она берет с Анастасии за комнату, по нынешним временам несуразно маленькая, так что если уж Анастасия может позволить себе такую шубу, то… Да и беспорядок не каждая хозяйка терпеть будет, сказала Ивана, но та только пожала плечами, так, что одно – белое и круглое – выскользнуло наружу и блеснуло шелковой бретелькой комбинации. Бретелька была с бантиком.
– Выселить могу, – осторожно сказала Ивана.
– Только попробуй, старая ведьма, – равнодушно ответила Анастасия.
До сих пор Анастасия держала себя с Иваной скромно и даже заискивающе, потому что деваться ей было некуда. Ивана даже втайне льстила себе, что Анастасия питает к ней какую-то симпатию, родственную, что ли (хотя деньги каждый месяц у Анастасии брала и аккуратно притом пересчитывала), и потому опешила. Обиден был и сам ответ, и то, что Анастасия обозвала ее, Ивану, старой ведьмой. Что старой – обидно особенно. Ивана полагала, что не выглядит на свои, и оттого позволяла себе некоторую экстравагантность в одежде. Это ей не мешало обшивать своих клиенток со вкусом и умением, так что даже теперь, несмотря на обилие модных лавок, к ней все еще обращались. Впрочем, не так часто, как раньше, потому и пустила к себе Анастасию.
Ивана дальше шуметь не стала, бочком убралась на кухню. Заступиться на нее было некому, и это Ивана очень хорошо понимала. Сидя на кухне и печально прихлебывая кофе из фамильной чашки, она гадала, с кем это Анастасия спуталась.
Втайне, однако, Ивана Анастасии завидовала, наверное, потому и придралась к этим шляпным картонкам. На долю Иваны никаких приключений не выпало, что она предпочитала скрывать, слегка привирая для красоты о разбитом сердце и мимолетной загадочной любви.
Семья Иваны жила в этом доме уже несколько поколений (когда-то, давным-давно, они даже владели этим домом), да и сама Ивана когда-то ходила учиться рисованию к профессору рисунка и живописи (о чем не забывала время от времени напоминать Анастасии). А Анастасия была пришлая, об образовании своем говорила туманно, в прежней своей конторе работала чуть ли не уборщицей, хотя врала, что секретаршей, и здрасьте вам… Шуба и телефонный ухажер! Почему это у таких лживых, хитрых особ всегда в конце концов все устраивается, вздыхала про себя Ивана, а недурные собой, культурные и скромные женщины коротают век в одиночестве.
А все ж шубу и тряпки Анастасия покупала за свои деньги, ухажер-то скуповат, утешала себя Ивана. Невольно он рисовался Иване в воображении – массивным и властным, непременно черноволосым, с пухлыми белыми руками, и Анастасия рисовалась ей в объятиях этих рук, и разные другие картины рисовались, весьма неприличные, тогда Ивана вздрагивала и краснела от неловкости, хотя за собственное воображение человек не отвечает.
Так, в ссорах и страстях, колесо года незаметно повернулось вокруг своей оси, в тучах расползлись голубые прорехи, тем ярче, что тучи сделались серыми, плотными, словно слежавшийся войлок. Из подвалов потянуло сыростью, из подворотен – кошками, в стыках брусчатки стояли лужицы, и в них голубело все то же свежее промытое небо. Анастасия свою шубу теперь носила нараспашку, так, чтобы было видно ложбинку между грудями в декольте отрезного шелкового платья, и каждое утро втискивала полные икры в сапоги с узкими голенищами, морщась и обеими руками затягивая шнуровку. Ивана лицемерно посоветовала перейти на войлочные боты с калошами (грязно ведь!), но та вновь лишь зыркнула глазом – и все. Даже не ответила. Впрочем, Анастасия как была прижимистая, так и осталась, старое черное пальто, драповое, выбрасывать не стала и даже порой выгуливала, уходя вечерами по своим загадочным делам. В этом-то пальто она и ушла в ночь с субботы на воскресенье. И не вернулась.
В среду Ивана надела единственное свое (не то что у некоторых!) серое пальто с розовой кружевной лентой, в несколько полосок охватывающей рукав, так что получались как бы буфы, укрепила при помощи булавки с розовой стеклянной головкой серую фетровую шляпку (на ней красовался розовый же цветок), дополнила ансамбль розовым газовым шарфом, застегнула на сухих щиколотках ботиночки с застежкой-пряжкой и отправилась в цветочный магазин.
Девушка у стойки, ловко и сердито завязывая сложный букет ленточкой, сначала улыбнулась Иване, полагая в ней покупательницу, но потом сухо сказала, что Анастасия с понедельника на работе не появлялась, ни о чем никого не предупредила, в том числе и управляющего, и что с управляющим сейчас лучше не разговаривать, потому что он ходит на всех злой.
Ну да, сюда часто заглядывают приличные мужчины, но ведь если мужчина покупает букет, это значит, что ему есть кому этот букет дарить, нет? А вообще Анастасия умеет их раскручивать, придет такой покупать три хризантемы, а она ему – язык цветов, язык цветов, возьмите эту мальву, это означает «истерзан любовью», и вот эту каллу – «склоняю колени перед вашей красотой», и вот этот бальзамин – это значит «нетерпение», ваша дама не устоит перед таким признанием… глядишь, уходит с огромным букетом, и все разные, и сам не понимает, как это получилось. А она стоит, хихикает. Язык цветов, говорит, великая вещь.
Да, несколько раз ей звонили на телефон, вон тот, на конторке, но давно, потому что управляющий услышал и запретил. Ревновал? Хм… скорее просто злился, это приличное место, а не дом свиданий. А что, она дома так и не появлялась? Может, уехала к этому, своему? Ладислав, что ли. Один раз она, Анастасия, так и сказала в телефон: «Это ты, Ладислав?» А потом шепотом что-то, и не расслышишь…