– Что случилось с вашей ногой? – спросила я.
– Причину так толком и не установили. Не было ни перелома, ничего такого. Хотя я думала, что сломала ее, когда лежала посреди улицы и кричала. Я вышла за сигаретами. Обычно они лежали у меня дома целыми блоками, поскольку я прекрасно знала, что не могу в любой момент, когда захочется, выскочить купить пачку. Нужно же было заниматься дочкой. Но в один из дней после обеда от моих запасов не осталось ни сигаретки, я бродила кругами, не находя себе места, поглощала шоколад, смотрела телевизор. Ничто не помогало. Хотелось курить, и мне пришлось выйти за сигаретами.
Меня сбила машина зеленого цвета, я отчетливо это помню. Уж очень она была зеленая. Я лежала на проезжей части. Крови не было, ничего такого, но «Скорая» приехала. И меня забрали в больницу.
– И вы никому не сказали, что у вас дома дочка?
– Именно. Я этого не сделала. Я бы, наверное, призналась, если бы меня предупредили, что продержат в больнице три дня. Мне сразу же сделали рентген, выяснили, что все кости целы, поэтому я рассчитывала, что меня сразу же отпустят. Но мне выдали больничную одежду и уложили на койку, хотели провести обследование. Нога чудовищно распухла, но я солгала, сказав, что боли совсем не чувствую. Мне хотелось вернуться домой как можно скорее.
– Почему же вы там не рассказали никому про дочку?
– Мне было неловко. Честно скажу, ужасно неловко. Казалось стыдным признаться, что оставила ее одну в квартире. Я должна была заранее подумать, что существует определенный риск, если ты переходишь оживленную улицу, по которой ездит масса машин. К тому же сигареты – плохое оправдание, когда ты ушла и оставила совсем еще малыша без присмотра. А потом я заснула. Это ужасно, но я просто уснула. Подумайте, я ведь почти два месяца не спала по ночам и днем практически не отдыхала, потому что курила все больше. Я спала, и спала, и спала. Проснулась только через сутки, и нога все еще сильно болела. Я попросила болеутоляющее, якобы от головной боли. Лучше бы я этого не делала. Мне сказали, что вынуждены оставить меня еще на день, не исключено, что у меня сотрясение мозга. Я настаивала на выписке, и врачи спросили, есть ли у меня близкие, которые смогут обо мне позаботиться. Но ведь никого же не было. И мне сказали, что оставляют меня в больнице.
– И вы опять промолчали.
– Да, тогда уже было слишком поздно. Какая мать будет валяться в больнице на кровати, дрыхнуть, пить чай, который ей приносят с поджаренными тостами, когда ее малышка наверняка уже надрывается дома от голодного крика?
– Вы не боялись, что она умрет?
– Очень боялась. Но успокаивала себя тем, что она крепкая. При рождении она весила значительно больше среднего, у нее были резервы, на которых можно продержаться. Как я уже говорила, меня больше пугало отсутствие жидкости, но я старалась не думать об этом.
– Но так же можно нанести и другие травмы.
– Психические, вы имеете в виду. Да, вы правы. Я слышала, что грудной ребенок довольно быстро может умереть от одной только нехватки телесного контакта. Но, к счастью, тогда я об этом не знала. Мне повезло, думала я, что она такая маленькая и никогда не вспомнит об этом. И не сможет никому об этом рассказать.
– Это было для вас важно?
– Конечно, важно. Я же не хотела, чтобы история выплыла наружу. И она не выплыла.
– И вы вернулись домой через трое суток?
– Да. Опухоль спала на третий день, а я к тому моменту припрятала несколько болеутоляющих таблеток. Выпила их все сразу и смогла выйти из больницы без гримасы страдания на лице. Нога все еще болела, как вы понимаете.