– Пошли, Чанг, – сказал я таким убитым голосом, что собака виновато покосилась на меня и поджала хвост.
В тот вечер мы так и не уехали. Поезда отменились из-за ремонта до утра, я переночевал с рыбаками в вокзальном закуте с железной печкой, которая не грела, но я не чувствовал холода, не сомкнул глаз, я лежал с открытыми глазами на жесткой скамье и видел только тот сумрак вагонного нутра, локоть и голову на нем. Я видел ее всю.
Я мог бы сказать, как она одета, как ходит, поворачивается, смеется, какой у нее голос. Я хорошо представлял ее не очень стройную талию, ее грудь, слабо стянутую, под серым, – именно серым, грубым шерстяным платьем, ее лодыжки, тонкие, как у лошади, в темно-коричневых чуть блестящих чулках, черный матовый ремешок с тусклой оловянной пряжкой, серебряные украшения – браслет и что-то на шее. На ней был наброшен платок, род шали, сизо-синей, на запястье тускло блестели стальные мужские часы. Еще я вдруг вспомнил заколку в густых русых волосах, которые вздымались в заколотом месте гривой, опять же лошадиной гривой, выдававшей энергию, которая спрятана была в ней, как в чудесном аккумуляторе или небольшой электростанции.
Я слышал ее запах, чуть более сладкий на мой вкус, запах амбры – привет капитану Ахаву из “Моби Дика”, занимавшему мое воображение одно время с его кашалотами и тайной, спрятанной в костяных колодцах их мокрых голов, тайны, связанной сразу с Любовью и Тем, за кем гоняется Ахав до сих пор Оставим Ахава – вероятно, это был запах таких духов и тела, сильного и теплого. Так пахнут чистые охотничьи собаки, так пахнет хорошо обжитой дом из лиственницы, так пахнет поле в ветреный солнечный день. И еще – к букету примешивался свежий аромат начинающейся летней грозы. Холод огня и озона. Мятной ласки.
Я не видел ее губ
Следующая встреча с этой женщиной, на поиски которой должна была уйти вся моя жизнь, во всяком случае, та ее часть, которую предназначено мне дожить, произошла при более драматических обстоятельствах.
Прошло со дня первой встречи лет около трех.
Мы ехали на большой машине, вроде ЗИЛа-130, большого трехосного военного грузовика, везли дизель буровикам, я подрядился доставить и помочь установить. Рядовая поездка, в тех местах я намеревался поохотиться на соболя. Браконьерская охота, лицензию дают только местным промысловикам, нужен был повод там пошататься, он подвернулся, я воспользовался. Тайга, красотища, шаманские места, мухоморы, кеты – реликтовое племя, да опасные шатуны, не медведи – те не так опасны – люди. Через протоку, одну из тех, с которых начинается и Енисей, надо было переправляться на пароме. Вот мы к переправе и ехали. Надо было успеть дотемна, пока паромщик не залег или не запил.
Все то время, что мы ехали по широкой укатанной дороге, впереди нас маячил джип-вездеход, солидный такой японский фургон, с лебедкой и фонарями на хромированной штанге-линейке на крыше. Что-то меня заставляло вглядываться в этот фургон, а он, стоило только к нему приблизиться, нажимал и легко отрывался. Потом дорога ухудшилась, пошли ухабы и колдобины, японец притормозил, а нам хоть бы что. Мой шофер – не то дембель, не то уголовник, – только давил на газ и весело подпрыгивал, приговаривая: “Эх, сейчас я его уделаю, ешь-малина!”.
По сторонам, вплотную – то кедрач, то ельник, густой – не войти!
Рысь лениво перебежала дорогу, дымчато-рыжая, наглая. “Винтарь-то расчехли, братан!” – оскалился мой водила. Я не отвечал, все смотрел на тачку впереди. И вдруг увидел – из окна с опущенным стеклом высовывался локоть! Женский загорелый локоть. Тот! И когда обе машины пошли совсем шагом – разметанные гати стояли почти баррикадами – на локоть легла голова. Порыв ветра поднял гриву светлых волос, и лебединая шея удобнее уложила голову на локтевой сгиб. Словно женщина не тряслась в железной коробке, а плыла по воздуху над землей.
Я весь подобрался. Мне ясно было, что женщина не одна, что в такой глухомани без надежного спутника женщин не бывает. Закатанный рукав тоже был не от штормовки геолога, а принадлежал куртке из камуфляжной модной ткани. В конце просеки выскочило красное предпоследнее солнце, и на руке вспыхнули серебряные браслеты.
– Посигналь! – попросил я шофера.
– Да ну их к лешим! – неожиданно отказался пугать хозяев джипа мой ухарь. – Еще посадишь аккумулятор из-за какого-то лоха. Тебя что, телка, что ль, пробила?
Я ничего не ответил, наклонился и через его руку несколько раз ударил по клаксону. Мы издали почти паровозный гудок, а джип опять припустил.
Странно мы гляделись в этой глухомани: джип с наворотами и ревущий, преследующий его монстр, когда тут неделями ничего, кроме вездехода раз в месяц, не встретишь.