Обираловка, как звался Железнодорожный.
Часами я сижу и любуюсь на лежащую, на ее позу, на контуры тела в полумгле, абрис щеки. Любуюсь упрямой волной, непокорно поднятой заколкой в знак протеста против обступивших лежащую призраков, – свидетельством энергии, спрятанной в этом почти бесплотном теле.
От всего, что я пережил, осталось лишь искушение
Я борюсь с одним искушением: снова лечь с ней рядом и обнять ее.
Искушением повернуть ее к себе и поцеловать в губы.
Я знаю, что когда-нибудь это произойдет.
И тогда ее зароют в землю. Живой. Умереть она не может.
Да, смерти в обычном понимании нет. Ей противостоит сила, которая, увы, неподвластна нам. Которой нам недостает в этой жизни. Хотя эта жизнь потому и длится, потому и называется жизнью, что питается этой силой. Называется она на человеческом языке “любовью”, но имеет к любви, как мы ее понимаем, весьма малое отношение: этой силой обладают и девственницы, и монахи – они в большей неизмеримо степени, чем казановы и донжуаны, – эта сила бушует в сердцах немногих, что призваны напомнать нам о ней и надеяться упасть в объятия этой силы там
Здесь же она дремлет, положив голову на согнутый локоть, подобно птице.