Это было нечто грязное, в пятнах, темно-серое, словно отпечаток пальца на блестящей поверхности - там, внизу, в трех с половиной тысячах футов от нас.
Вначале я посчитал это за клубок морских водорослей. Я сбросил газ и по спирали стал снижаться. Наваб нагнулся и тоже стал смотреть в мою сторону. Снижение продолжалось.
С высоты в две тысячи футов это по-прежнему казалось пучком водорослей. Водоросли я видел и раньше. Но мне приходилось видеть и нефтяные пятна. Они давали тусклый отблеск, как это пятно. Опять в горле появился кисловатый привкус.
На шестистах футах я прибавил газу и задержал самолет на четырехстах футах, продолжая делать круги. К этому времени я уже знал, что это нефтяное пятно. Именно пятно, а не вытекающая нефть. Посреди пятна плавали два или три предмета. Волны не особенно донимали их посреди пятна.
Я включил двигатели на полную мощь и резко положил "Дак" на крыло, делая виражи на высоте ста пятидесяти футов над морем.
Один из маленьких, вымазанных в нефти предметов имел форму и желтоватый цвет спасательного жилета. В нем никого не было. Другим предметом мне показалось колесо.
Я выпрямил машину и стал набирать высоту, сообщив навабу, что я, по моему мнению, видел.
- Надо сесть на этом острове, - произнес он.
Я поднял на него глаза и ответил:
- Если сможем.
Большими зигзагами мы пошли обратно к Саксосу, исследовав всю поверхность моря между пятном и островом. Ничего.
Избранная нами дорога на Саксосе была узкой, но без выбоин. Я пролетел вдоль неё справа, изучая поверхность и оценивая длину посадки. Я выбрал отрезок в треть мили, почти идеально прямой, плюс небольшой запас из-за необходимости заходить низко со стороны залива, где дорога идет несколько на подъем. Покрытие дороги оказалось таким, как я и ожидал: дробленый камень. Я надеялся на то, что его дробили на совесть.
Хороший летчик сядет на такой дороге уверенно. Любой другой летчик сядет и останется в живых.
Я был хороший летчик.
Перед заходом на посадку я сказал:
- До ночи мы можем и не взлететь. Сейчас очень жарко, а мне при взлете нужен холодный воздух, чтобы выжать из двигателей максимум возможного. Так что до ночи взлета не гарантирую.
Наваб кивнул.
- Понимаю.
- И ещё одно: надо бы сообщить Афинам, а то они начнут искать нас. Могу я сказать, что мы нашли обломки "Пьяджо"?
- Не надо. У нас нет уверенности.
- О'кей.
Я и сам не рвался сообщать об этом: если Кен где-то сидит и ждет, чтобы его вытащили из моря, то не в его интересах, чтобы мы срывали сейчас его поиски.
Но я не думал, что ему хочется, чтобы его нашли.
На такой высоте и расстоянии я не смог бы выйти на "Эллиникон", но не очень и хотелось. Начнут расспрашивать, что бы я им ни сказал. Но я нашел другой способ: связался с самолетом компании "БЭА", летевши к северу от нас, и попросил их передать от меня, что я сажусь в надежном месте, чтобы прочистить карбюратор. Через посредника "Эллиникону" трудно было бы вступать со мной в спор, к тому же репутация самолетов "Эйркарго" внушала доверие к моим словам.
Разделавшись, к собственному удовлетворению, с одним вопросом, я перешел к следующему и предельно вежливо попросил наваба пойти в пассажирский салон, а сюда прислать Роджерса.
Наваб стал возражать.
- Я могу помочь. Я часто водил собственный самолет.
- Мой второй пилот - человек подготовленный для таких дел, постарался я убедить его.
Я не стал спрашивать, позволял ли Кен когда-нибудь своему хозяину сажать "Пьяджо" или просто давал подержаться в воздухе за штурвал.
Наваб ушел, и на его место вернулся Роджерс.
8
Мы шли на посадку со скоростью на три мили больше той, что необходима, чтобы самолет не сорвался в штопор. Сели мы, словно на влажную губку, и все произошло так, как мне хотелось. Были волнующие моменты, когда мне пришлось проявить свое мастерство, чтобы удержать "Дак" на дороге, сделанной для местного автобуса, прибегая при этом к манипуляции штурвалом, двигателями, тормозами, рулем поворота, а также к помощи молитвы. В конце концом мы остановились. Впереди оставалось лишь ярдов сто прямой дороги, а позади четверть мили вздыбленной белой пыли. Наше приземление привлекло к себе безраздельное внимание всего населения.
Многое нужно, чтобы вызвать ажиотаж среди жителей какого-нибудь греческого острова, но мы оказались именно тем многим. А они ведь ещё не знали о существовании мисс Браун. Я отвел "Дак" с дороги, развернул его лицом к дороге и заглушил двигатели.
- Я думаю, мы сумеем и улететь отсюда, - сказал Роджерс, этот на редкость тактичный малый.
В связи с этим заявлением мне не составило особого труда объяснить ему, что он должен торчать возле самолета и присматривать за ним.
К тому моменту, когда я открыл дверь самолета, возле неё собралась толпа детишек и подростков. Я громко выкрикнул:
- Здесь кто-нибудь говорит по-английски?
Все посмотрели на меня, а потом стали переглядываться между собой.
- По-английски, - снова выкрикнул я. - Инглезе. Бритиш.
До них дошло, что я спрашивал, они засуетились, стали показывать туда и сюда и наконец представили мне человека лет тридцати в голубой рубашке. К этому времени вся наша компания вышла из самолета, и все собравшиеся, кому было за десять, совершенно утратили интерес к самолету, как только увидели мисс Браун. Для неё это было словно само собой разумеющееся.
Человек в голубой рубашке пробрался вперед и, с сожалением установив, что мисс Браун тут не является главной, обратился ко мне.
- Добро пожаловать на Саксос, - с живостью заговорил он. - Никос Маринос, глава туристического комитета Саксоса.
Позже я выяснил, что весь комитет состоял из него одного. В остальное время он был учителем местной школы. Я представился, а потом задумался, стоит ли представлять наваба.
Хертер забрал инициативу из моих рук. Он встрял в разговор, представился, затем начал объяснять, для чего мы тут. Поскольку он многого не знал и не видел, ему приходилось то и дело обращаться ко мне. Учитель тем временем вынужден был отвлечься, чтобы охладить пыл некоторых слишком энергичных подростков, решивших было начать разборку "Дака" на сувениры.