— Хорошо, — сказал он. — Значит, это хозяйство было там, потом переехало. А теперь что? Что со всем этим сделалось?
— Ничего. Там оно по-прежнему. У принцев. Если кто попал в руки толпы со своим богатством, то оно выплыло на базар. А кто благополучно переправился, тот так и живет с ними, и правительство их не тронь. Бриллиант — это вещь. Никакой национализации. Единственно, что можно — это треснуть человека по башке и забрать бриллиант. А твое родимое правительство не может сделать этого. Вот и лежат бриллиантики в дальней комнатке, под замочком.
— За исключением, — медленно произнес он, — двух ящиков.
— Да, — согласился я, — за исключением их.
Роджерс немного подумал, потом произнес:
— Только трудновато поверить, чтобы они, при таких богатствах, не могли поставить человека, который бы проследил за отправлением сокровищ.
— Правильно.
Он взглянул на меня и добавил:
— Так что это малодостоверный рассказ.
— Правильно, — снова согласился я. — Все, что я говорю — это могло случиться. В той обстановке. А конкретная история может оказаться и выдумкой.
Роджерс кивнул. Ему словно легче сделалось от этой мысли. Это ему больше подходило.
Я разделался со своим кофе.
— Ты лучше сходи и посмотри, нет ли телеграмм, — распорядился я. Увидимся в аэропорту.
5
Я ещё недостаточно пришел в себя, чтобы связываться с афинской телефонной сетью, а контора Микиса находилась всего в нескольких сотнях ярдов отсюда, так что я направился туда посмотреть, не нашлось ли у него какого груза почище.
Контора разместилась в двух комнатах над магазином велосипедов по дороге к Национальному музею. Надо было подняться по узкой и темной каменной лестнице, повернуть направо, постучать в большую деревянную дверь и услышать возглас секретарши, переведя его как «войдите».
На сей раз ответа не последовало. Я подождал и повернул входную ручку. Дверь открылась, и я вошел.
В комнате стоял тот же запах пыли, что и до этого, месяца четыре назад. Никто, похоже, не прикасался к ряду коробок с делами, стопкам неподшитых листов бумаги и гроссбухам, сложенным вдоль правой стены. И пыли не снимал.
Большой темный стол посреди комнаты был завален всякой всячиной, но за ним никого не было. Я направился к двери, которая вела в следующую комнату.
Но не успел я потянуться к ручке, как дверь открылась и показался Микис. Несколько мгновений он стоял с озабоченным выражением лица, потом на нем появилась улыбка.
— Командир! Как я рад тебя видеть! Прошу, заходи.
Он быстро развернулся и, не успел я войти в комнату, прошел за свой стол. Пока я разворачивался, чтобы закрыть за собой дверь, быстро открылся и закрылся ящик стола.
— Садись, садись. — Он показал мне рукой на старое, потертое кожаное кресло и сел сам за стол. Я подвинул поудобнее кресло, пристроил фуражку на угол стола и тоже сел. — Извини, — он махнул рукой в сторону двери, — Мария ушла по мелкому поручению. Что я могу сделать для тебя? Как ваш самолет, в порядке?
— Не совсем. Но к обеду будет. Тебе вчера передали, что я звонил?
— Да. Так ты не поменял мнения насчет того груза?
— Извини, Мики. — Я отрицательно покачал головой.
— Уверяю тебя, там никаких проблем. Все в лучшем виде. Я такое дело не отдал бы кому попало, только человеку, которого знаю и которому доверяю.
— Не сомневаюсь. Но пока что это не для меня. А у тебя там в книгах больше ничего нет?
— Ничего, совсем ничего. — Он махнул рукой в сторону наваленных на столе бумаг. — Козы, коровы, помидоры, техника для сельского хозяйства, запчасти. Ничего авиа. В Греции народ бедный. А что говорит мистер Хаузер?
— Насчет чего? Этого груза?
Микис кивнул.
— Не знаю пока, — ответил я. — А мне это и не важно. — Я встал. Значит, больше ничего?
— Ничего. — Он с серьезным видом взглянул на меня. — Ты его не расстроишь?
— Хаузера? Он всегда расстраивается, когда мимо него проплывает доллар. Но он ещё больше расстроится, если я загремлю в какую-нибудь тюрьму. Это ведь отразится на его репутации.
Он досадливо кивнул.
— Мне жаль, что я ничего не могу сделать для тебя, командир. — Потом он достал из левого нижнего ящика стола представительскую бутылку узо. Он плеснул немного узо в два стакана, потом взял с полки графин, добавил в стаканы воды и передал мне мой стакан.
— Будем здоровы, командир.
Я поднял стакан и отпил немного. Я не особый любитель анисовых водок, но Микис налил мало и хорошо разбавил водой. Допив остальное одним глотком, я обошел стол, чтобы поставить стакан к бутылке. Быстрым движением я открыл ящик стола. «Беретта», калибр 7,65 миллиметра, лежал поверх вороха бумаг.