Выбрать главу

Ломакс оперся на бетонные перила и посмотрел вниз на небольшой залив среди скал в пару сотен футов ширины. С этой высоты он мог различать разные оттенки синего и зеленого цвета воды из-за разных глубин моря. Тридцатифутовый морской катер стоял возле каменного причала, который выдавался от белого, как кость, пляжа.

Ван Хорн сел в парусиновое кресло у стола, на котором были поднос с ледяной водой и несколькими бутылками и портативная пишущая машинка.

Ломакс подобрал несколько листков бумаги, которые сдуло ветром, и положил их снова на стол.

– Кажется, я уже давно не читал ничего нового из ваших произведений.

– Мой дорогой друг, я уже давно сказал все, что хотел сказать.

Ван Хорн налил джина в два стакана и продолжал:

– Знаете, немцы дали нам понять, что вы погибли. Что лодка, на которой вас послали на Крит, так никогда туда и не пришла. Что же все-таки случилось?

Ломакс тоже сел и вынул сигарету.

– Мы встретили греческую рыбачью лодку там, где ей не полагалось быть, и командир военного катера решил ее осмотреть. Но к его несчастью, это оказался волк в овечьей шкуре. Лодка специальной морской службы, которая шла забрать нас с Кироса после выполнения задания.

– Так, значит, катер был потоплен? А что произошло после этого?

– Командир нашей лодки как можно быстрее доставил меня в Александрию. Мои ноги были в таком плачевном состоянии, что они отправили меня в Англию для специального лечения. И я не занимался активными действиями вплоть до начала 1945 года. В то время события в Европе стали разворачиваться очень быстро, и они посчитали, что лучше использовать меня в Германии.

– В самом деле, почему нет? – воскликнул Ван Хорн. – Ведь Эгейское море никогда не было ничем более, как местом для отвлекающего удара. Они даже не удосужились вторгнуться на Крит. Когда пришел конец войне, на Киросе немцы просто-напросто капитулировали, как и на других островах.

– Но планировавшееся вторжение на Крит оправдывает операцию на Киросе, – возразил Ломакс. – Может быть, вы считаете, что вся эта акция была просто потерей времени?

Ван Хорн выглядел слегка удивленным:

– А разве я когда-нибудь утверждал что-то другое? Все это выглядело очень романтичным здесь, на Эгеях, с вашими ночными высадками и легализированным разбоем, но не будем делать вид, будто считаем, что вся эта затея имела хотя бы малейшее влияние на ход войны.

Слепая, беспричинная злость вспыхнула в Ломаксе.

– Жаль, что Джой Бойд и пара других ребят, которых я мог бы назвать, не слышат вас сейчас.

– А я тоже могу назвать вам несколько имен, – холодно возразил Ван Хорн. – Старая Мария, жена Алексиаса и многие другие. Невинные случайные свидетели, которые едва ли знали, что происходило. Фончи – это просто ужасно, но что вы скажете о женщинах и таких молодых девушках, как Катина, которых послали в солдатские бордели в Грецию? Вот они – настоящие жертвы.

Он продолжал что-то говорить, но Ломакс уже не слышал его. Он закрыл глаза и погрузился в темный вакуум тишины. Его страдания были почти физическими, в горле застрял ком, который был готов задушить его, и он оперся на перила, словно тяжелобольной человек. Он глядел вниз, в пустоту, и, постепенно обретая слух, увидел около себя Ван Хорна, протягивавшего ему стакан.

Когда содержимое этого стакана обожгло желудок Ломакса, Ван Хорн примиряюще произнес:

– Очень сожалею, я думал, вы знаете.

– Это единственное, о чем она умолчала, – прошептал Ломакс.

Ван Хорн дружески положил руку ему на плечо и снова сел, Ломакс закурил, продолжая невидящим взором смотреть в пустоту.

Немного погодя он проговорил:

– Катина сказала, что вы – единственный человек, кто верит, что я не предавал вас Штайнеру.

Ван Хорн налил себе еще стакан.

– Это верно.

– Могу я узнать, почему?

Ван Хорн пожал плечами.

– Скажем так, это не совпадает с вашим образом.

– И вы считаете, что это – достаточная причина?

– Помните, я профессиональный писатель. Мое дело – знать людей.

Ломакс тоже сел за стол.

– Расскажите, что произошло, когда они вас арестовали.

– Слишком официальный молодой офицер приехал и обыскал весь дом, не давая мне никаких объяснений. Вот тогда и разбили амфору. А потом они отвезли меня в штаб к Штайнеру. Он сказал, что у него есть информация о том, что я представлял убежище вам и Бойду. Естественно, я ответил ему, что не понимаю, о чем он говорит.

– А когда возникло первое предположение о том, что это я передал немцам информацию?

– Впервые я услышал об этом месяц спустя от одного из охранников в городской тюрьме.

– Значит, они не отправили вас на Фончи сразу же?

– Меня держали здесь три месяца и только потом перевели туда. Большинство из наших были уже там.

– Включая Алексиаса?

– Нет, он никогда не был в концлагере Фончи. Они сразу послали его в тюрьму гестапо в Афинах. Думаю, они полагали, что со временем смогут выжать из него все, что им надо. Они знали, что он работал на национально-освободительный фронт на Крите.

– Но почему же они держали вас здесь, в городской тюрьме, когда других давно уже отправили?

– Благодаря Штайнеру. Он знал, что у меня не очень хорошее здоровье, и гарнизонный врач подтвердил, что я выдержу в Фончи не более трех месяцев. Мне кажется, он делал для меня все, что было в его силах.

– А почему он это делал? – резко спросил Ломакс.

– Я нравился ему, вот и все, – пожал плечами Ван Хорн. – Мы каждую неделю играли в шахматы, если помните. Когда мне было нужно, он доставал редкие медицинские препараты, что спасло немало жизней. Он был хладнокровным, даже жестоким, но все же неплохим человеком.

– Тогда почему же он так изменился, когда прошли эти три месяца?

– Все было не так. Как-то утром он поехал на военном катере на Крит на военное совещание. И так же, как и о вас, о нем больше никто никогда не слышал. Его преемник отправил меня в Фончи, как только принял дела. И я был там до тех пор, пока немцы не капитулировали в Греции.

– А как же гарнизонный врач, который говорил, что вы и трех месяцев не выдержите в концлагере, он что был не прав? – спросил Ломакс.

В его словах прозвучал явный вызов, что лег между ним и Ван Хорном, как лезвие меча. Нарушив молчание, Ван Хорн спокойно сказал:

– У вас появляются некоторые сомнения в правдивости моей истории. Может быть, мне удастся убедить вас чем-то более конкретным, чем слова.

Встав, он расстегнул свою кремовую льняную пляжную рубашку и повернулся спиной. От плеч до поясницы вся спина была покрыта шрамами, которые, пересекаясь, образовывали уродливую паутину. И они могли появиться только по одной-единственной причине.

Он снова надел рубашку.

– Не очень приятно, верно? Пятьдесят ударов за то, что ударил охранника, и это еще не сравнимо с тем, что они делали с другими людьми.

– И вы пережили это? – медленно спросил Ломакс.

Ван Хорн начал застегивать рубашку.

– Я опустился на самое дно, Ломакс. Это была полная деградация. Это странная вещь, но когда вы опускаетесь так низко, у вас появляется такая ненависть к людям, загнавшим вас сюда, что вы обретаете новые силы. Я поклялся, что выживу, чтобы выйти из ворот этого ада. Меня оттуда пришлось выносить, но по крайней мере я остался жив.

Ломакс прошел к перилам, и перед его мысленным взором вставали шрамы, пересекавшие спину Ван Хорна, он думал о тех, кто умер, и о Катине и ее душевных муках.

Мгновение спустя Ван Хорн, подойдя к нему, мягко сказал:

– Боюсь, вам придется поискать вашего предателя в другом месте.

– А вы посоветуете мне что-нибудь?

Ван Хорн отрицательно качнул головой и вздохнул:

– Даже если бы я знал, то не уверен, что сказал бы вам.

Ломакс долгим взглядом пристально посмотрел ему в открытое лицо, в его голубые глаза, полные сострадания, а потом круто повернулся и ушел в дом.