Когда говорят о городских легендах, обычно, помимо сюжета, интерпретированного в различных устных и записанных вариантах, подразумевается еще и участие рассказчика, участника, хотя бы косвенного, освещаемых событий. В чистом виде городская легенда — то, что рассказывает кто-то от первого лица, поэтому всякая подобная история непременно несет на себе отпечаток личности рассказчика.
То есть, имея дело с фактом-сюжетом, читатель или слушатель имеет дело еще и с личностью-персонажем. И замена персонажа часто меняет не только структуру — язык рассказа, — но даже всю схему и смысл событий. Возможно ли при таких условиях сохранить изустную городскую легенду живой? Ведь переходя от одного рассказчика к другому — легенда проигрывается, переживается и переосмысляется всякий раз заново, как театральная пьеса.
Как же передать главное в ней — ее дух, живую идею?
Если это возможно, то, конечно, только с помощью художественного переосмысления: превращения легенды в текст.
В данную книгу вошли не только сюжеты городских легенд, известные в различных вариациях, слухи и сведения о городе, художественно сублимированные, но и персонажи — образы возможных рассказчиков, участников, очевидцев.
Такой прием позволил избежать сугубой субъективности якобы личного свидетельствования и всех огрехов и оговорок, с этим связанных, — взамен более свободного читательского видения.
Читатель может увидеть создание легенды, собственными глазами, прочувствовать смысл события через себя — как это бывает в жизни.
Город, задуманный как символ, созданный как миф, воплощение легенды — живет и продолжает свою необычную работу.
Зачем? Читайте его послания на стенах, прислушивайтесь к его голосу — и когда-нибудь истина откроется вам.
Часть первая
ЛАНДСКРУНА — НИЕНШАНЦ — С.-ПЕТЕРБУРГЪ
БОЛОТНАЯ БАБА
Зимний дворец
Ночью к стенам дворца приплыл труп мужика, утонувшего на Заячьем острове. Постучался пятками в окно государыни и разбудил ее. Встревоженная Екатерина поднялась с постели глянуть, что происходит. Утопленника под окном уже не было — его отогнали еловые доски, целой флотилией сбежавшие с набережной.
Расслышав, как тяжелая невская вода плещется в самые стены, царица зажгла свечу и, укрывшись лисьим плащом, покинула спальню.
Было 5 часов утра 21 сентября 1777 года и начало одного из самых губительных петербургских наводнений.
К половине одиннадцатого Нева, насытившись кровавой охотой и прихватив с собой значительную добычу, понемногу обратилась вспять, отступилась.
Сыростью веяло во дворце. Порывы ветра трясли стекла, в неотапливаемых комнатах разгуливали сквозняки.
Всеобщее уныние и раздрай сказались даже на расторопности дворцовых лакеев: возле подпорченного водой ковра на мраморной лестнице суетился их целый десяток. Менять или подсушить, проветрив? Менять теперь же или после?
— После чего, дуроломы?! — сердился мажордом Аникеев. — Каких еще казней египетских ожидаете?
Сердился, но и сам пребывал в растерянности.
Иван Иванович Бецкой, личный секретарь и помощник императрицы, прекрасно понимал это состояние старого слуги. Он и сам ощущал себя в крайней неуверенности — впервые за долгие годы служения императорскому двору являлся он на доклад к государыне в не совсем приличном для такого случая костюме, а именно: в правой кожаной туфле у него хлюпала вода, а шелковый белый чулок на старческой ноге подмок и потемнел более чем до середины икры.
Неудачно оступился, выходя из лодки.
Называли Санкт-Петербург северной Венецией — так вот вам теперь самое натуральное сходство. Кому нравится, конечно.
А Иван Ивановичу отнюдь не доставляло удовольствия передвигаться по улицам города вплавь на утлых деревянных суденышках. Однако иного способа не было: наводнение. Стихия-с.
Вода большие разрушения произвела — на дворцовой набережной корабли купеческие навалены, фонтаны Летнего сада погублены, гранитные плиты, заготовленные для облицовки Невы, водой смыты, занесены илом — поди сыщи их теперь на дне. Но что пуще всего — народу погибло в низинных слободах, в Коломне и на Галерной — страсть! Матушка государыня наверняка не в духе, серчает.