Все-таки я не стал мешкать, ретировался со всей скоростью, на какую были способны мои ревматические семидесятидвухлетние ноги.
Хватит с меня приключений.
Следующим утром я первым делом включил телевизор и стал слушать новости. Мне бы вовсе не хотелось узнать, что вчера вечером в городе стало одним трупом больше, а одним потомком шамана меньше. Я беспокоился и по дурацкой привычке расчесывал свое любопытство, как ребенок – подсыхающую болячку. И вдруг…
– Авария на Неве, – сообщила дикторша новостной программы. – Сегодня, приблизительно в четыре утра по московскому времени, в Петербурге судно столкнулось с опорой Литейного моста.
Сухогруз «Каунас» был загружен металлом. В результате столкновения корабль затонул на две трети. Жертв и пострадавших нет. Серьезность причиненных мосту повреждений в настоящий момент выясняют специалисты.
Оцепенев, я уставился в телевизор: затопленный «Каунас» торчал кормой вверх как раз напротив того места, где я повстречался с буйнопомешанным потомком шамана. Радужные пятна расплывались по воде, и два мусоросборщика деловито суетились вокруг них у опоры моста – маленькие суденышки собирали топливо, которое уже расползлось по поверхности реки из баков затонувшего судна.
Мне стало как-то не по себе. Можно ли считать аварию совпадением?
Шаман говорил про затопление кессона. Когда-то давно я даже читал об этом, но подробности забыл.
Я вспоминал вчерашнюю встречу, думал, и от этих мыслей мне становилось все неуютнее. Тогда я плюнул и позвонил приятелю. До пенсии он работал редактором в «Детской литературе» – мужик умный, энциклопедически образованный. Старый кадр, таких теперь не делают.
Приятель оказался дома. Мы поболтали о том о сем – про погоду и внуков. А потом я как-то в тему ввернул – мол, не слышал ли он такого слова: «атакан»?
Он озадачился.
– Атакан? Хм. Это из какого вообще контекста?
– При чем тут контекст? Просто слово.
– Тогда из какого языка?
– Понятия не имею.
– По звучанию как будто тюркское, – заинтересовался приятель. – По крайней мере похоже. «Ака» – предок, «кан» – кажется, кровь. Если я ничего не путаю. Впрочем, это можно проверить… А тебе зачем?
– Да так, – замялся я.
– Но это надо или – так? – уточнил приятель.
– Надо, – твердо ответил я. – Но не так чтобы срочно.
– Ага. Ну, подожди, я перезвоню тебе.
Он перезвонил только через два дня.
– Знаешь, странная история, – сказал приятель. – Я так и не выяснил, из какого все-таки языка этот «атакан» взялся. Пытался идентифицировать морфемы… Оказывается, есть в вепсском языке слово «акан» – означает «бабий». Но если слово из вепсского, то что такое «ата»? Нашел «айт» – амбар, значит, «закрома» то есть. Может, фонетика редуцированная, думаю? «Бабьи закрома»?
– Ну ты развел филологию! Я всего-то хотел узнать – откуда взялся этот атакан, а ты…
– Откуда он взялся, – сердитым голосом отозвался приятель, – это совершенно отдельный вопрос, и ты мне задачу так не формулировал. Поэтому…
– Ну, ладно, ладно, – заворчал я. – Сдаюсь. Хоть что-то про атакан ты узнал?
– Только легенды о жертвенном камне «Атакан». Будто бы лежит он на дне Невы у Литейного моста.
Мне стало трудно дышать.
– И что? – через силу спросил я.
– Да, собственно, и все.
Даже не видя приятеля, я представлял, как он сейчас недоуменно пожимает плечами.
– Место, где он лежит, считается самым гиблым в городе. 16 сентября 1876 года двадцать восемь рабочих утонули в затопленном кессоне… Через год – еще сорок жертв при взрыве…
– А сегодня, 16 августа 2001 года, сухогруз «Каунас»…
– А, ты уже слышал новости. Да, странное совпадение. Сегодня, получается, тоже 16-е. Так зачем тебе все это надо было?
– Да так, я еще сам не понял, – уклончиво ответил я.
– А! Ну, когда поймешь – звони. Будет любопытно узнать.
Он бросил трубку. Возможно – обиделся. Решил, что я от него что-то скрываю. Но я не стал перезванивать ему.
Я как сел в кресло, так и подняться не мог. Уговаривал себя, что все это – глупости. Глупости! И еще раз глупости.
– А говорят – сумасшествие не заразно. А оно вон как! – сказал я сам себе вслух. И постарался выкинуть атакан из головы.