На груди мужчины была огромная татуировка.
Странный орнамент из черных штрихов, клякс и точек был заключен в условный квадрат в пределах грудной клетки. Элементы узора были строго геометричны, с углами в девяносто градусов, и напомнили Вите лабиринт из какой-то доисторической компьютерной игры, где желтый шарик с глазами и ртом бродит по закоулкам, пожирая какие-то точки и спасаясь от врагов. Ниже красовались буквы – «Агарес».
– Это что за хрень? – задумчиво прошептал Витя, выуживая из пачки в кармане халата очередную сигарету. За окном на мгновение вспыхнула ослепительная белизна, заставившая искриться каждую каплю дождя на стекле; мгновением позже шелест дождя утонул в громовом раскате.
Гурский, перестав разглядывать татуировку, удивленно уставился на Витю:
– Витек, ты чего, в палеолите родился? Это же QR-код!
– QR-код? – спросил Витя, прикурив сигарету и отправив облако дыма в плавание под стрекочущими на потолке лампами.
– Ага.
– Вынужден повторить вопрос: что это за хрень? Может, модный и современный ассистент Гурский просветит старого пердуна?
– Ну это что-то вроде штрих-кода. Только для мобилок. Смартфон может их считывать и переходить по закодированной ссылке на сайт или скачать файл, ну и много чего еще. Это если попроще. А посложнее твой старый череп не выдержит.
– Ладно. Но на кой черт его себе на груди выбивать?
Гурский пожал плечами, глядя на тело. Витя уже готовился приступать к препарированию, когда увидел в глазах напарника огонек, говоривший о рождении какой-то идеи.
– Мы можем выяснить, – прошептал Гурский и, покопавшись в вечно набитых всякой ерундой карманах халата, выудил оттуда айфон. Витя вспомнил, какую радость доставило пару недель назад Гурскому приобретение этой штуковины. «Еще бы, – подумал Витя. – Небось отвалил за него полторы зарплаты и месяц жрал вермишель быстрого приготовления».
Гурский вытянул руку со смартфоном, нацелил зрачок камеры на грудь мертвеца и сделал снимок. Вите это показалось чем-то кощунственным – порой так делали некоторые студенты.
– Ну вот… Буквально несколько секунд, и… – начал Гурский и вздрогнул.
Телефон в руке зазвонил. Гурский поднес его к уху, и Витя услышал какой-то шепот… Рука Гурского, сжимавшая в пальцах телефон, вдруг упала, словно резко ослабев. Экран смартфона погас, и одновременно, как показалось Вите, будто потух свет в глазах вечно веселого Гурского. Как будто кто-то выключил лампочку за его глазами, которые вмиг затуманились.
– Тема… Тема, ты в порядке? – похлопал его Витя по плечу и нахмурился: Гурский будто впал в ступор.
Ассистент медленно, как танковую башню, повернул голову к Вите – словно она весила тонну. На дне подернутых белесой пеленой глаз мелькнуло удивление.
– Телефон… Он… Он перестал работать… – прошептал Гурский, и Вите не понравилось, как прозвучали эти слова: безразлично и безвольно, высыпавшись изо рта Гурского, как песок. Кожа Витиного коллеги побледнела, на лбу выступил пот.
– Слушай, ты что-то неважно выглядишь… – встревожился Витя. – Хочешь, я один поработаю? А ты езжай домой.
– Я… Да… Да, пожалуй, поеду… Извини, Витек, что-то мне не по себе… Даже не знаю, в чем дело.
– Бывает. В этой трупорезке иногда накрывает так, что охота бежать сломя голову, – кивнул Витя. – Иди. Передавай Надьке привет.
Рассеянно кивнув, Гурский поплелся к выходу. Витя подумал, что так даже лучше: в одиночку он, конечно, дольше будет препарировать труп, но зато не будет слушать бесконечный надоедливый треп Темы.
Он наверняка думал бы иначе, если бы знал, что в следующий раз увидит Гурского на похожем столе из нержавейки, и тот уже никогда и никому не скажет ни слова.
Поначалу Витя не верил. Он стоял над сковородкой, на которой уже начала подгорать яичница, и немигающим взглядом сверлил экран телевизора в комнате.
Репортер «Экстрим-Инфо», как обычно, с плохо скрываемым удовольствием повествовал об очередном ужасном убийстве и последовавшем за ним суициде. Фоном служили съемки прекрасно знакомой Вите квартиры, где жили Тема и его жена Надя. Бежевые обои, икеевская стенка и прямоугольник выходившего в парк окна были так плотно покрыты алыми брызгами и потеками, будто кто-то пытался неумело выкрасить квартиру в красный цвет.
Только Витя, конечно же, знал, что это за «краска».
– …ассистентом кафедры столичного медуниверситета никогда прежде не замечали проявлений подобной чудовищной, звериной агрессии. Хозяин квартиры покончил с собой, сделав себе настоящее харакири обыкновенным кухонным ножом – тем же, который использовал для зверского убийства своей жены. Кажется, он пытался что-то вырезать на своей коже. Работники милиции, первыми вошедшие в квартиру на улице Чистяковской, признаются, что давно не видели ничего подобного. Даже в свете захлестнувшей город эпидемии жестоких убийств и самоубийств этот случай кажется из ряда вон выходящим…
Витя почувствовал, как брызги раскаленного масла жалят кожу, и, оторвавшись наконец от телевизора, выключил конфорку. Криминальные сводки сменились жизнерадостной рекламой порошка «Тайд», но перед Витиными глазами все еще стояли ярко-красные брызги на бежевых обоях. Они казались ненастоящими, почти карикатурными, как кровь-сироп из старых ужастиков. Это не могло быть правдой, не могло… Очередная утка «Экстрим-Инфо» – ведь все говорят, что они выдумывают сюжеты…
Вздрогнув, Витя выключил телевизор, и лишь тогда осознание реальности случившегося начало постепенно просачиваться в голову. Но это было чистой воды безумием. Гурский обожал жену, а что касается суицида, то второго такого жизнелюба еще нужно было поискать: Витя частенько думал, что Гурский плясал, шутил и веселился бы, даже завидев на горизонте ядерный гриб. Что же могло заставить Тему совершить такое?
В памяти мелькнул вчерашний вечер. Тело. Узор. Как там его назвал Тема? QR-код, кажется? Витя вспомнил слова ведущего: «…он пытался что-то вырезать на своей коже».
Значит, нужно было взглянуть на тело.
Первая и единственная пара у Вити была только после обеда, да и от нее можно было легко избавиться, позвонив старосте группы: студенты «меда» от прогула никогда не отказывались. Затолкав в рот огарок яичницы, Витя отправился на Оранжерейную, в Центральное бюро судебно-медицинской экспертизы, куда поступали все тела с правого берега реки. Проклятый дождь, не прекращавшийся неделю, залил улицы потоками грязи; несмотря на полдень, за окном автобуса, в которое яростно хлестала дробь ливня, царил почти ночной мрак.
На поиски Славы Фролова ушло буквально несколько минут: он, как обычно, торчал в буфете, запивая растворимым кофе дрянные горячие бутерброды. Витя в который уже раз поразился его аппетиту: в отличие от институтской «анатомки», на Оранжерейной пахло не формалином, а разлагающейся плотью. Уж что-что, а аппетит этот аромат точно не провоцировал. Впрочем, у Славы была какая-то особая физиология. Как-то раз он сказал Вите, что эта вонь напоминает ему запах таранки и вызывает острое желание выпить пивка.
– Витек! Какими судьбами? – чрезмерно радостно воскликнул Слава, вскочив из-за столика и отряхнув с халата крошки.
Витя скривился: позволенное Гурскому обращение «Витек» у этого розовощекого толстопуза звучало непростительно фамильярно.
– Слышал про Гурского?
– Нет. А что?
Витя рассказал, наблюдая, как обычно пунцовые щеки Славы стремительно бледнеют.
– Господи… – прошептал Фролов, отложив недоеденный бутерброд. – Так это был Гурский… – Ив ответ на удивленный взгляд добавил: – Тело привезли утром. Мне рассказывал один чувак из морга. Говорит, за все пять лет, что здесь работает, такого не видал. Говорит, мужик себе на груди какой-то лабиринт вырезал… И ведь сознание не потерял, пока резал, представляешь? А потом, когда закончил, вогнал себе нож в…