На его звонок долго не отвечали, но в конце концов кто-то снял трубку.
– Кирилл? – переспросил психиатр тихо. – Мне нужны ключи от вашей дачи, я подъеду. Прямо сейчас. Надо стереть записи с камер внутри дома, пока их никто не просмотрел. Так велела хаски.
Хаски улыбнулась и удовлетворенно кивнула из темного угла кабинета.
Олег Кожин
Граффити
© Олег Кожин, 2015
Двор-колодец окутывали сумерки. Здесь всегда колыхалось сероватое марево, напоминающее слабо заваренный кофе в чаше из камня и кирпича. К ночи марево напитывалось насыщенной чернотой, но ночью Мишка не пришел бы сюда ни за какие пряники. Здесь и днем-то было жутковато, и не без оснований.
Похоже, раньше дворик был довольно уютным. Сотрудники завода выбегали сюда покурить, почесать языками, перекусить, сидя на скамейках в прохладной тени кленов. Но завод забросили, деревья, задавленные падающей со всех сторон тенью, засохли, а скамейки прогнили. Без ухода двор оброс трухой, палыми листьями, кучами мусора, пропах сыростью, плесенью и унынием. Он словно выпал из реальности, превратился в невидимку, призрака. Даже здешние завсегдатаи не знали о нем… или же предпочитали помалкивать о том, что знают.
Мишка и Риня проникли сюда под вечер, где-то между шестью и семью, сбежав с последних уроков. К этому часу почти все арендаторы разбрелись по домам, а ленивые чопы завершили обход. За грудой разломанной мебели мальчишки битый час сидели на останках гнилого дивана, и Мишка видел, что терпение Рини на исходе. От вездесущей сырости казалось, что во дворе прохладнее, чем на самом деле: мерзли пальцы, кончик носа, да и ноги подмерзали даже в теплых кроссовках. К тому же неимоверно бесил кошак, привязанный к мертвому клену возле входа в подвал. Рыжий, изрядно подранный бандюга безостановочно мяучил, громко, протяжно и жалобно. Видимо, чувствовал что-то.
– Ну че, долго еще? – пробубнил Риня, смахивая со лба сальные патлы. – Я уже все яйца отморозил! Может, по цехам пошаримся? Хоть забомбим чего, а?
– Риня, сиди ровно, – раздраженно одернул его Мишка. – Вылезем, нас сразу запалят. А сюда чопы не заходят. Сюда даже бомжи не заходят.
– Хрен найдут, потому что, – хохотнул Риня. – Вообще ништяк, что ты такое место нарыл. Здесь клево, можно красить без палева. Только холодно адски!
Он зябко подышал на руки и отошел к стене, домалевывать маркером свой тэг. Тэг у Рини всегда один и тот же – «Риня». Иногда «Rinya one», типа по-английски. Графер из Рини никакой, вроде и рисует давно, а все одно – чикокером был, чикокером остался. Да и как человек он так себе. С прибабахом. Впрочем, Мишку это устраивало. Нормальный нипочем бы не поверил и не пошел. И уж тем более нормальный не притащил бы с собой кота. Котяра Мишку немало смущал. Пусть оборванец, а все равно – жалко. Но Мишке до зарезу нужно было, чтобы кто-нибудь подтвердил ему, что он не сошел с ума. Ради этого можно пожертвовать бездомным котом…
Глядя на старательно выводящего свое прозвище Риню, Мишка вспомнил, как впервые наткнулся на это странное место. Он тогда красил стенку полуразвалившегося сборочного цеха и лишь чудом заметил чопов в конце улицы. Еле успел покидать баллончики с краской в рюкзак и дать деру, бросив незаконченный кусок – Бэтмена в семейных трусах. Далеко убежать не успел – из-за угла затрещали чоповские рации.
Сборочный цех и какое-то административное здание соединял высокий, метра два с половиной, каменный забор. Что за ним, Мишка не знал, но думать было некогда. По-обезьяньи ловко он влез на цементный бордюр, опоясывающий здание, а с него – на забор. Перед Мишкой открылся узкий тупичок, втиснутый между двумя зданиями, заставленный ящиками и рассохшейся мебелью. Чтобы спрятаться от чопов, лучше места не сыскать! Без раздумий Мишка спрыгнул вниз. В несколько шагов пересек захламленный тупичок, за которым оказался двор-колодец. Белое пятно на карте старого завода.
Гораздо позже, уже выбравшись обратно, Мишка понял, что колодец этот образован тремя стоящими впритирку зданиями. Вероятно, он даже видел его раньше, сквозь затянутые грязью окна покинутых кабинетов. Но сверху все здесь казалось унылым до зевоты. Сбегающие во двор лестничные пролеты забаррикадировали мебелью из столовки, пробираться сквозь которую не было никакого желания. Но, стоя здесь, внизу, в окружении двадцатиметровых фасадов с редкими вкраплениями окон, Мишка увидел настоящее богатство – стены. Почти ровные, оштукатуренные, девственно-чистые – мечта райтера! И все это было его! Ни чопов, ни любопытных прохожих, ни собратьев по баллончику! Только Мишка и парочка ворон, что деловито растаскивали клювами какую-то падаль возле подвала.
А потом Мишка заметил его, уродца, затаившегося в тени подвала, и почувствовал острый укол разочарования. Он здесь не первый.
Уродец напоминал ежа, вздумай тому передвигаться на задних лапах. Острое рыло, растянутая в недоброй ухмылке пасть, полная мелких, но очень острых зубов, красные глазки-точечки. И тонкие иглы, растущие густо, словно шерсть, даже на впалых щеках. От скошенного лба, через затылок, они сбегали на спину, где, похоже, удлинялись, как у дикобраза. Мишка не мог сказать точно, часть рисунка терялась во тьме, будто уродец и впрямь подкарауливал неосторожную жертву. Длинные тощие лапы приподняты, растопыренные суставчатые пальцы оканчиваются загнутыми когтями. Поза охотника, хищника.
Черные иглы, белые блики. Белые зубы, красный провал пасти. Красные горящие глаза и снова черные иглы. Только эти три цвета да еще серость бетонной стены. Рисунок казался немного схематичным, но эта была та легкая небрежность, которой мастер отличается от дилетанта. В манере исполнения Мишка видел знакомые приемы, но никак не мог вспомнить, кому они принадлежат. Райтеров в Петрозаводске немного, умелых райтеров – того меньше. Но именно сейчас, завороженный профессиональным граффити, что так органично вписалось в сгустившуюся атмосферу заброшенного двора, Мишка никак не мог вспомнить, кто же, кто вот так смело передает крупные детали, кто делает такие глубокие тени… и еще это мастерское владение скинни-кэпами, породившее целый лес тончайших иголок… Мишка сделал несколько шагов, чтобы рассмотреть кусок поближе. Наглые вороны неодобрительно покосились на мальчишку блестящими агатовыми глазами и нехотя снялись с насиженного места. Но не улетели, а, не желая оставлять добычу, отпрыгнули ближе к подвалу. И тем спасли Мишке жизнь…
– Сука! – взвизгнул Риня, оборвав Мишкины воспоминания.
Он был готов, примерно знал, что предстоит увидеть, – да, не верил, но все же знал. Однако не удержался от испуганного крика. Да и никто бы не удержался. Когда со стены стекает темнота и черной молнией бросается вперед, стремясь достать тебя в тигрином прыжке, это кого хочешь напугает. Особенно если у темноты полная пасть крошечных щучьих зубов и кривые когти.
Мишка привстал с дивана, хотя и так знал, что происходит там, на заваленном кленовыми листьями пятачке у подвала. Потому что уличный котяра резко замолчал. Риня, пригнувшись, встал рядом, вцепился рукой в Мишкино плечо. Трясущийся палец с давно не стриженным черным ногтем указывал под клен. Там, растопырив мосластые коленки, сидел Ёж.
Покрытые иголками тощие руки вскинули рыжую тушку вверх. Из разорванного кошачьего горла на запрокинутое рыло Ежа капала кровь. Быстрым лягушачьим движением язык смахивал с тонких губ бордовые капли. Мишка еле сдержал рвоту, когда щербатый коготь вспорол коту живот. Провисли сизые кишки, в которые тут же впились острые белые зубки. Ринин желудок оказался послабее.
Отплевавшись и вытерев рот рукавом куртки, Риня настойчиво потряс Мишку за плечо.
– Мих, давай уйдем, а? – умоляюще прошептал он, пригибаясь еще ниже.
– Не бзди, он до нас не дотянется, – Мишка раздраженно скинул потную ладонь с плеча. – Вон туда смотри!