— Пол, познакомься с Алеком О'Нилом, нашим председателем. Алек, это Пол Маселли.
Алек О'Нил удивленно поднял брови. Пол пожал ему руку, пробормотал приветствие, потом кивком головы поздоровался с остальными и сел рядом с Нолой. В зал вошла официантка и спросила, что ему принести. Полу захотелось заказать чего-нибудь покрепче, но быстрый взгляд по сторонам заставил его изменить свое намерение, и он заказал чай со льдом. Пол постарался расслабиться, откинулся на спинку диванчика, расстегнул воротничок рубашки.
Алек не сводил с него пристального взгляда, и Пол почувствовал себя уязвимым. Неужели О'Нил что-то знал? Или просто вспомнил фамилию Пола, сообразив, что именно он написал статью об Анни для «Морского пейзажа»?
— Нола сказала, что вы журналист, — наконец заговорил Алек.
— Это так. Я работаю в «Береговой газете», но сотрудничаю и с другими изданиями. Так что если я каким-то образом могу вам помочь, скажите об этом. — Пол нервно рассмеялся и покраснел.
Алек сделал глоток лимонада.
— Полагаю, вы сумеете нам помочь. Нам необходимо сформировать общественное мнение. Я справляюсь с интервью на местных радиостанциях и в местных газетах, но хотелось бы, чтобы о нас узнали и за пределами Внешней косы. Киссриверский маяк — это национальное достояние, так что не только местные жители должны стараться спасти его. Мы решили, что неплохо было бы написать брошюру, рассказав в ней историю маяка. — Алек откинулся на спинку стула. — Как вы думаете, вы сможете нам в этом помочь?
— Разумеется.
Пол опустил глаза и стал смотреть на руки Алека. Пальцы были длинными, загорелыми, сильными. Пол сразу представил, как эти руки ласкали Анни. И ей нравилось их прикосновение. Алек так и не снял обручального кольца. На расстоянии оно казалось простым, без узора, но Пол знал, что на нем есть тот же плетеный рисунок, что и на кольце Анни. Что Алек сделал с ее кольцом? Анни кремировали. Интересно, отдают ли…
— Итак, нам оплатят бумагу и типографские расходы, — продолжал Алек, и Пол поспешно взглянул ему в лицо. Ледяные светло-голубые глаза Алека не отрывались от нового члена комитета «Спасение маяка». — Нам необходимо чтобы вы собрали факты и изложили их.
Есть ли какие-нибудь исторические материалы, которые я мог бы использовать? — спросил Пол, и ему тут же пришла в голову неприятная мысль. А что, если старая смотрительница маяка Мэри Пур еще жива? «Нет, этого не может быть», — сказал он себе. Когда Пол последний раз видел ее, она уже была старухой, а это было много лет тому назад.
— Существует частная коллекция, — ответил Алек. — Я поговорю с владельцем и попрошу для вас разрешения взглянуть на нее. А как насчет того, чтобы написать о наших усилиях в «Береговой газете»?
— Без проблем, — сказал Пол и с облегчением вздохнул, когда внимание собравшихся переключилось с него на Алека, который начал обсуждать организацию аукциона.
7
Мэри Пур исполнилось девяносто, и в свой день рождения она была счастлива. Она сидела на веранде синего двухэтажного здания, которое стало ее домом последние два года, и наблюдала за тем, как рассвет окрашивал лодки в гавани сначала в пурпурный, потом в розовый, а затем в желтый цвет. Она привыкла к этому виду, к мерному ритму кресла-качалки, к тому, что ей приходится делить веранду с другими. Мэри думала, что закончит свои дни в собственном доме, но понимала, что ей повезло, потому что она прожила шестьдесят пять лет в теплом свете Киссриверского маяка.
Она по-прежнему рассказывала о маяке любому, кто хотел ее выслушать. Снова и снова повторяла Мэри истории о штормах, кораблекрушениях, океане. Она понимала, что похожа на других старух, мыслями оставшихся в прошлом и говоривших только о нем, но ее это не волновало. Она сознательно позволяла себе болтать, что на ум придет, считая это привилегией, которая дается с возрастом.
Врач, осматривавший ее накануне, восхищался ее острым зрением, отличным слухом и ее силой, несмотря на сломанное бедро. С ним Мэри Пур говорила о политике, желая показать свою осведомленность. «Вы умнее меня, миссис Пур», — сказал доктор, и Мэри не сомневалась в том, что он говорит искренне.
«Если я в такой хорошей форме, то почему мне нельзя курить?» — спросила его Мэри, но он только рассмеялся и спрятал стетоскоп в чемоданчик.
Мэри редко показывала окружающим, насколько она еще ловкая и сильная. Ей хотелось насладиться преимуществами старости, хотелось, чтобы о ней заботились, чтобы вокруг нее суетились и хлопотали. Она даже позволила Сэнди, одной из девушек, работавших в доме престарелых, обрезать свои белоснежные длинные волосы, хотя сама вполне могла и расчесать их, и собрать в пучок.
Она старалась не отставать от жизни. Мэри регулярно смотрела новости, телевизор по-прежнему оставался для нее диковинкой. У нее был телевизор в доме смотрителя, но там на экране не было ничего, кроме полос. Она обязательно просматривала газеты. И вот теперь у нее на коленях лежала «Береговая газета», и когда лодки в гавани приобрели свой обычный цвет и рассветный спектакль закончился, Мэри развернула газету и начала читать. Больше всего она любила кроссворды, но их оставляла напоследок. Она сначала прочитывала все статьи и только потом принималась отгадывать кроссворды, дожидаясь, пока Труди или Джейн не выйдут на веранду.
Мэри прочитала первую страницу, перевернула ее. И увидела фотографию: белоснежный маяк на фоне черного неба. У нее защемило в груди, но тут же отпустило. В углу снимка она видела угол дома смотрителя, того самого, в котором столько лет жила семья Кейлеба, ее мужа. Теперь дом принадлежал Службе заповедников. Мэри прочитала заголовок: «Киссриверскому маяку угрожает гибель». Статью написал Пол Маселли. Мэри нахмурилась. Пол Маселли? Теперь они позволяют любому писать о маяке. Она прочитала статью до конца. Организован комитет по спасению маяка. Председателем его стал Алек О'Нил. Мэри одобрительно кивнула, когда прочитала об этом. Удачный выбор.
Она опустила газету на колени и стала думать об Алеке О'Ниле. Мэри слишком поздно узнала о смерти Анни, поэтому не попала на похороны. Она оплакивала ее, так и не сумев вспомнить, когда она в последний раз плакала, потеряв кого-то. Но Анни… Добрейшая душа. Почти как дочь для Мэри, хотя ее собственная дочь Элизабет никогда не слушала рассказы матери с таким вниманием. Мэри могла говорить с Анни обо всем, и та от нее ничего не скрывала. «Мэри, — сказала Анни однажды ночью, когда дрова в камине уже прогорели и они пили бренди и кофе, — ты знаешь меня лучше всех».
Мэри любила Анни, была готова отдать за нее жизнь.
Она думала об этом после смерти молодой женщины. Почему вместо нее смерть не забрала Мэри? Она уже достаточно пожила, а у Анни все еще только начиналось. Мэри любила Анни той слепой любовью, которая позволяла ей делать для Анни все, что угодно, заставляла превыше всего ставить счастье Анни и не задумываться о последствиях.
Некоторое время после смерти Анни Мэри не могла себе представить, как будет жить дальше. После того, как Мэри перевезли в дом престарелых, они виделись реже, но Анни все равно приходила пару раз в неделю и почти всегда приносила подарки. Хотя Мэри ничего не было нужно. Но такой была Анни, и Мэри понимала, что спорить с ней бесполезно. Анни ненадолго задерживалась в доме престарелых. Кругом всегда были посторонние люди, и Анни во время бесед тщательно подбирала слова.