— Если очень постараюсь. Но только если он сам в это же время будет пытаться или испытывает достаточно сильную боль…
Рейт, охнув, осекся. Упав на колени, он схватился за живот, согнулся пополам. Светлые волосы скрывали лицо, но его боль была очевидна в том, как надломился голос.
— Черт, — простонал он. — Ох, черт побери.
Кайнан развернулся, надавил на кнопку внутренней связи.
— Эйдолон! Операционная два, Быстро! — Он присел рядом с Рейтом. — Эй, старик, что случилось? Скажи мне, что болит?
— Шейд. — Рейт поднял голову, и в его голубых глазах, так непохожих на черные глаза братьев, стояли слезы. — Шейду больно.
— Ах ты, ублюдок!
Шейд кинулся на сукина сына в балахоне, но цепи с силой отдернули его назад. Невыносимая, мучительная скорбь живьем сдирала с него кожу, словно нож мясника. Восемьдесят лет он не испытывал такого, с тех пор как его легкомыслие стоило жизни всем его сестрам-амбер, кроме одной. Теперь и эта, единственная выжившая, сестра, которую он поклялся защищать, мертва.
— Кто ты? Покажись же, трус!
— Кто я? — Существо в балахоне двинулось вперед. — Ты на самом деле хочешь знать?
Зарычав, Шейд снова прыгнул, натянув цепи.
— Нет. Я просто так сотрясаю воздух, дерьмо ты собачье.
— Как мелодраматично.
Черный Балахон поднял руку и снял маску, отвратительную штуковину из шкуры и волос, но лицо его по-прежнему скрывалось капюшоном.
— Кто ты?
Медленно фигура откинула капюшон с головы.
— Я твой брат.
С безумно колотящимся сердцем Шейд вглядывался в лицо Рейта. Его голубые глаза. Его золотистые волосы. Его дерзкая ухмылка, обнажающая клыки вампира. Но флюиды не те. Как и прежде, когда Черный Балахон пытал Шейда, флюиды казались размытыми.
— Ты не Рейт.
— Я этого и не говорил. — Он щелкнул языком по одному клыку, точно как это делает Рейт. — Но если это тебя хоть немного утешит, мне нужен был Рейт. Не Скалк. Почему она осталась на дежурстве вместо него?
Холодная дрожь пробежала по позвоночнику Шейда. Рейт ездит на «скорой» только раз в месяц. Откуда этот ублюдок узнал, что вчера было дежурство Рейта? Если б Рейт явился по расписанию, Скалк не вызвали бы и Рейта вместе с Шейдом захватили бы хоулы. Так как же Черный Балахон узнал, если только…
Ну, конечно: Солайс. Как давно эта сука шпионит за ним и его братьями?
— Я ничего тебе не скажу, дерьмо собачье.
Шейд нарочно говорил неторопливо, пропитывая каждое слово своей ненавистью.
Найтлэш засунул свой жуткий трофей назад в сумку, и сердце Шейда едва не разорвалось от горя.
— Знаешь, она выкрикивала твое имя, — сказал лже-Рейт. — Проклинала его, на самом деле.
Улыбаясь, он закрыл глаза и глубоко вдохнул, словно вбирая в себя звук ее криков, запах ее агонии.
Это существо, которое подпитывается страданиями, и Шейд не станет играть в такую игру. У него обширный опыт с подобными демонами, и как бы Шейду ни хотелось разорвать ублюдка на части, он знал, что сейчас должен руководствоваться не эмоциями, а холодным расчетом.
А после того как получит что хочет, он уж позаботится, чтобы этот сукин сын дорого заплатил за смерть Скалк.
Руна чувствовала ледяную ненависть, сочащуюся из пор Шейда, когда он застыл на месте, балансируя на раненой ноге, как будто ее укус был не более чем простой царапиной.
— Ну давай, делай то, за чем пришел.
Его голос, сильный и глубокий, хлестал как плеть.
Его противник зашипел и бросился вперед, остановившись, однако, вне досягаемости Шейда.
— Я всегда ненавидел тебя. Почти так же сильно, как твоего жалкого младшего братца.
Шейд оскалился.
— Это могло бы для меня что-то значить, если б я знал, кто ты.
Мгновение их захватчик стоял неподвижно, только жилка пульсировала на виске. Он сказал, что брат Шейда, но Шейд, похоже, не купился на это. И все же было странно, как сильно он похож на Шейда, не считая голубых глаз и белокурых волос. Когда он сорвал с себя балахон, открывая скульптурное тело атлета, она заметила и другие отличия: главным образом, что Шейд шире в плечах, но чуть ниже ростом, хотя, с его-то шестью футами тремя дюймами, он отнюдь не маленький. Знаки на правой руке были такими же, но у Шейда на шее красовался незрячий глаз, а у этого, другого, демона — песочные часы.
Вдруг мускулистое тело демона замерцало, и он превратился в какое-то человекообразное существо, ссохшееся и скрюченное, с потрескавшейся кожей, сморщенной в одних местах и туго, натянутой и блестящей — в других. Что бы это ни было, оно выглядело так, словно его окунули в глубокую сковородку и хорошенько поджарили.