Его плоть обратилась в сталь, и пришлось стиснуть зубы против желания немедленно овладеть ею.
— Твое охранное слово — «тень». Произнеси его. Запомни.
— Т-тень, — прошептала она, выгнувшись за его рукой.
— Хорошо. Очень хорошо.
Это будет легче, чем он думал. Шейд улыбнулся, окидывая взглядом стену и выбирая в качестве инструмента обтянутую кожей палку с мягкой кожаной полоской на конце. При умелом обращении она оставляет приятное, мягкое жжение. Используемая в сочетании с наградой, она дает сильнейшие оргазмы, замаскированные под наказание.
Он хлопнул хлыстом по ладони, и она подскочила от резкого удара кожи по коже.
— Ты ведь скажешь мне, что тобой движет, правда?
Ее глаза удивленно вспыхнули.
— Что?
— Смотреть вниз, — резко приказал он и ударил ее по бедрам.
Она опустила глаза в пол.
— Я ничего тебе не скажу. Не так.
— Именно так все и происходит, Руна.
— Я не дура, — пробормотала она. — Думаешь, если я скажу тебе, это освободит меня от чувства вины? — Она вскинула на него глаза. — Нет, тебе придется выбить это из меня.
Он сглотнул. Взмок. Запаниковал.
— Ты хотел обмануть меня? Думал, я сдамся после легкого шлепанья? Как будто меня раньше не били смертным боем! Черт тебя побери, Шейд, если ты считаешь меня такой слабачкой. — Она ударом выбила легкую плетку у него из руки. — Возьми что-нибудь посерьезней. Вон то.
Он проследил за ее взглядом до длинного пастушьего кнута. Желчь подступила к горлу. Он поднял плетку.
— Нет.
Руна ничего не сказала. Просто воздействовала на него силой своей воли. Которая оказалась сильнее, чем у него. Каким же дураком он был, что считал ее слабой! Сильнее он еще никого не встречал.
«Сосредоточься. Блефуй».
— Вначале, — сказал он, изо всех сил стараясь, чтоб голос звучал настойчиво и убедительно, — ты расскажешь мне, кто тебя бил.
Он, собственно, догадывался после ее мимолетного замечания об отце, но хотел вытянуть из нее как можно больше, не причиняя ей боли, а избиение оказалось неожиданным откровением.
Когда она ничего не сказала — теперь она решила молчать, — он провел плеткой по внутренней стороне ее ноги. Водил медленными небольшими кругами по бедру до тех пор, пока она не задрожала. Он почувствовал запах ее предвкушения, но ждала она удовольствия или наказания, он не знал.
— Мой отец, ясно? Это был мой папаша-ублюдок.
Он скользнул кожаной полоской вверх, пока не коснулся набухшей плоти между ног. Как награда это был пустяк, мелочь, но ее стон облегчения сделал его куда как значительнее.
— Раздвинь ноги пошире… о да, вот так. — Он продолжал гладить легчайшими прикосновениями к сердцевине. — И что ты такого делала, чтоб заслужить это?
Она слегка выгнулась, но осталась стоять на месте.
— Ничего.
— Тогда почему он бил тебя?
— Он был… алкоголиком.
Все идет вполне неплохо. Она, похоже, забыла про пастуший кнут. Он усилил нажим, позволяя мягкой коже скользить между складками так, что каждое поглаживание целовало клитор.
— Значит, это были приступы пьяной ярости.
Внезапно перед мысленным взором Шейда встало тревожащее видение Руны под ударами отцовских кулаков. Во время подобных сеансов воспоминания часто возникали в его голове, но это Шейд прочувствовал до глубины души. Ему захотелось убить подонка за то, что он сделал с Руной.
И теперь стало ясно, почему она побуждает его избить ее. Руна всем сердцем ненавидела отца и, возможно, надеется, будто такое же обращение поможет ей возненавидеть Шейда. Она должна знать, что это не сработает, должна понимать, что его задача в том, чтоб добраться до источника ее боли, но логика пока еще не привела ее к осмыслению этого.
— Где он? — прорычал Шейд прежде, чем успел остановить себя.
— Умер. — От боли в ее голосе рука его дрогнула, и плетка упала на пол. — Он ушел от нас, когда я была еще подростком. С тех пор я не видела его и увидела только незадолго до его смерти.
— Почему… почему ты переживаешь из-за его смерти, если ненавидела его?
Руна резко повернула голову и просверлила его гневным взглядом.
— У меня не было ненависти к нему в то время, когда он умер, а если хочешь больше, ты знаешь, как это получить.
Шейд взглянул на хлыст.
— Тебе это не нужно, — сказал он в последней отчаянной попытке заставить ее передумать, но она покачала головой:
— Ты лжешь и знаешь это.
К несчастью, она была права, и это убивало его. Тяжелой поступью он подошел к стене и снял хлыст с крючка. Он свинцовой тяжестью оттягивал руку, которая, естественно, в эти минуты оказалась твердой, и Шейд поклялся всем, что ему свято, что после сегодняшнего уничтожит этот хлыст. Уничтожит все в этой комнате.