Она издала какой-то эротический звук — что-то между вздохом и стоном, — и он привлек ее к себе, гася своим телом ее оргазмические спазмы. Звуки, которые она издавала, ощущение ее скользкой влажной кожи… этого оказалось достаточно, чтобы он снова затвердел.
Черт, похоже, он в беде.
Не следовало ему приводить ее в душ. Надо было вымыться самому, а ей позволить самой позаботиться о себе. Она может, в этом он не сомневается.
Ее сила и стойкость восхищали его. Эта новая Руна грозила его миру, как ни одна женщина прежде. Даже если бы он не мог чувствовать ее физические и эмоциональные потребности и настроения, то обнаружил бы, что его влечет к ней. Под более сильной, более агрессивной личностью, которая проявилась в ней за последний год, таится мягкая женственность, добрый нрав и нежная душа, которые он, воспитанный женщиной именно с такими качествами, научился высоко ценить. Шейд всегда говорил себе, что заботился о сестрах и матери, но на самом деле все было наоборот.
Боги, ну почему Роуг не мог связать его с кем-то другим? Ни одна другая женщина так не трогала его сердце, как Руна. Ни одна другая не пробуждала в нем инстинкты защитника так, как она.
Ни у какой другой женщины не было ни малейшего шанса влюбить его в себя.
Руна все еще была слишком отзывчива на его прикосновения, когда Шейд споласкивал и вытирал ее, но когда уложил в постель, зевнула и пробормотала:
— Еда?
— Да, я принес поесть. И прошу прощения, что не появился ночью. Я был привязан в больнице. — Он вытянулся на одеяле рядом с ней. — В прямом смысле. Похоже, что когда ты укусила меня в подземелье Роуга, то передала мне свою ликантропию. Поэтому вчера вечером, когда я вышел из Портала, у меня вырос мех и клыки, и я чуть не сожрал половину персонала.
— Но… — кровь отхлынула от лица Руны, — ты же говорил, что невосприимчив к ней.
— При нормальных обстоятельствах — да. Эйдолон считает, что твоя способность превращаться пожеланию воздействовала на твою болезнь и таким образом…
— На твою сопротивляемость инфекции. — Она закрыла глаза и прислонилась спиной к обитому кожей изголовью. — Прости, Шейд. Мне так жаль.
Эмоции сдавили горло — сложная смесь удовольствия, что ей не все равно, вины, что из-за него она стала оборотнем, и злости, что вообще позволяет себе испытывать к ней какие-то чувства.
— Не стоит извиняться, — грубовато проговорил он. — Если б ты меня не укусила, я бы умер от той боли, которая меня терзала.
— И все же…
— Перестань! — рявкнул он. — Ешь давай и отдохни. Через пару часов мы отправляемся в больницу.
— Хорошо, мистер Ворчун. Мы вернемся сюда?
— Нам придется. — Он взвешивал ее реакцию, когда подался вперед и сказал с каким-то извращенным желанием вывести ее из себя: — Нам надо привязать себя.
И это будет интересно. Они либо разорвут друг друга на части, либо затрахают до потери сознания.
— Вместе? — Жареная картошка у нее в руке задрожала. — Чтобы мы могли прикасаться друг к другу?
Прикасаться, пробовать на вкус… Тело Шейда затвердело, когда сознание наполнилось образами ночи, проверенной вместе, в зверином обличье, когда один лишь животный инстинкт будет руководить ими. Даже сейчас его соображение требовало опрокинуть ее на спину и вдавить в матрас.
— Я почувствовал твое желание из Нью-Йорка, — выдавил он. — Обещаю, что больше мы не проведем ни одной ночи порознь, пока будем живы. Прошлой ночью я находился под действием сильного снотворного, но сегодня этого не будет и ничто не удержит меня от тебя.
Он повернулся так, чтобы не смотреть на нее и побороть соблазн снова овладеть ею.
Джем только что приняла душ, натянула свежие брюки от медицинского костюма и застегнула лифчик, когда дверь в общую раздевалку открылась.
— Ох, извини…
— Кайнан. — Она целый день тщетно пыталась застать его одного и теперь не собиралась терять эту возможность. — Эй, послушай, нам надо поговорить о вчерашнем дне…
Он вскинул руки, старательно не глядя на ее грудь. Он смотрел куда угодно, только не туда.
— Все в порядке.
Он отвернулся, но она схватила его за запястье.
— Нет. Подожди. Пожалуйста.
— Не о чем говорить. — Его и без того низкий голос сделался еще более низким и сиплым. — Отпусти. Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.
— Я тебе не верю, — мягко проговорила она. — Тай рассказывала мне, как вы с Лори не могли оторваться друг от друга.
Кайнан напрягся, но жилка у него на запястье лихорадочно стучала под ее пальцами.
— Не надо.
— Я вижу твои шрамы, Кай. Такова моя природа. Я могу использовать их, вскрыть, сделать тебе хуже. — Она прикусила губу, задаваясь вопросом, не нанесла ли только что еще больше вреда. — Или могу помочь залечить их.
— Там нечего лечить, доктор.
— Что случилось с тем Кайнаном, которого я знала? Смешливым, нежным, заботливым, непринужденным?
Кайпан рассмеялся, но то был горький, холодный смех.
— Он мертв, Джем. Умер вместе с Лори.
Его жена, которую он обнаружил в объятиях двух разных мужчин в одну ночь — Хранителя, которому всецело доверял, и демона без моральных ограничений.
Рейт. Он отрицал, что спал с ней, но пил из нее кровь прямо перед Кайнаном, и, вероятно, сделал бы и кое-что похуже, не вмешайся Эйдолон.
Он не умер. Он просто прячется…
Внезапно она оказалась прижатой к шкафчику для одежды. Его ручка больно впилась ей в позвоночник, а большие ладони Кайнана сдавили плечи.
— Его больше нет, — прорычал он. — Разве это похоже на нежность и заботливость? — Он надавил чуть сильнее для ясности и отпустил ее. — Ты теряешь со мной время, Джем. Найди кого-то другого для исцеления.
И он выскочил вон, оставив ее посреди раздевалки с колотящимся сердцем и тяжело вздымающейся грудью.
Глава 9
Кровать была удобной, удобнее, чем можно было ожидать в пещере, полной приспособлений и инструментов садомазо. Но Шейд удивлял ее на каждом шагу, и Руна задавалась вопросом, знает ли она его вообще. Хотя, с другой стороны, похоже, у них впереди целая жизнь, чтобы узнавать друг друга — как в качестве любовников, так и оборотней.
Боже, она не заметила, когда это случилось.
Руна вспомнила, как разозлилась, когда узнала о том, что инфицирована, как была напугана, растеряна и одинока, хотя Эрик оставался рядом и помогал ей пройти через это. Она не понимала физических и поведенческих изменений, которые произошли почти сразу же. Боялась за свое будущее, за невинных людей, которых могла ранить, и злилась из-за собственного бессилия изменить ситуацию.
У Шейда есть преимущество над ней, ибо он родился в этом странном, причудливом мире и уже знаком с оборотнями. Но, думала она, рассеянно обводя пальцем кожаный наручник, свисающий с кроватного столбика, этот мужчина привык быть хозяином положения как в спальне, так и вне ее. И то, что он вынужден будет отказаться от этого три ночи в месяц, вряд ли пришлось ему по душе.
Зевнув, Руна взглянула на часы на прикроватной тумбочке. Осторожно, чтобы не разбудить его, перевернулась. Шейд лежал лицом к ней, такой спокойный и умиротворенный. Странное кольцо вокруг шеи сжималось и разжималось, когда он дышал, темный цвет узора был точно таким же, как и узор, идущий по всей длине правой руки.
Руна отвела блестящие волосы с шеи, где его личный символ, незрячий глаз, казалось, видел ее. С каждым вдохом, с каждым выдохом он волнообразно колебался, следуя за ней, в какую бы сторону она ни сдвинулась.
Растревоженная, она провела пальцем вниз по руке, повторяя все выпуклости и впадины его бугристых мускулов, пока не достигла кисти. Символы доходили до самых пальцев, тонких и длинных — тех, что гладили ее, проникали в нее, повергали ее в немыслимый экстаз столько раз, что и не сосчитать.
От этой мысли кровь начала закипать в жилах. Боже милостивый, прямо гормональный взрыв какой-то. Ликантропия многократно повысила ее либидо, а полнолуние усугубило еще больше…