Хоть «Орегон» и далеко, Эдди знал, что он не один. Пройдет день, от силы два, а потом Хуан высадит десант, и кошмар закончится, толком не начавшись.
В ту ночь ему выдался шанс переговорить с людьми, расквартированными вместе с ним. Электричества не было, и изнуренные рабочие шепотом переговаривались во тьме. Все они рассказывали сходные истории о том, как их тайком вывезли из Китая в качестве нелегальных эмигрантов в грузовых контейнерах. Они заплатили змееголовам за доставку в Японию, но когда контейнеры распечатали, они обнаружили себя здесь.
— И давно вы здесь? — спросил Эдди.
— Вечность, — отозвался бестелесный голос.
— А серьезно, сколько?
— Четыре месяца, — ответил тот же человек, ерзая во тьме, чтобы найти на своем матрасе менее сырое местечко. — Но прииск работает куда дольше. Может быть, годы.
— А кто-нибудь пробовал бежать?
— Куда? — ответил другой голос. — Уплыть мы не можем. Вода слишком холодна, а когда возвращаются рыбачьи суда, их охраняют слишком хорошо. Горы ты видел. Даже если пробраться мимо охраны, чего еще никому не удавалось, там и дня не протянуть.
— Мы им принадлежим, — заметил третий. — С момента, когда мы сказали, что хотим покинуть Китай, мы принадлежим им. И какая разница, ухайдокаемся мы до смерти тут, на текстильной фабрике дома или в подпольном цехе в Нью-Йорке? Вот что боги заготовили для нас, для всех китайских крестьян. Мы трудимся, а потом умираем. Я здесь десять месяцев. Больше никого, кто был в этой комнате, когда меня привезли сюда, уже нет. Валяй вперед со своими мечтами о побеге, мой друг. В конце только один выход — и это смерть.
Эдди не знал, стоит ли им говорить, кто он на самом деле. Насколько он мог разглядеть, когда люди один за другим шаркали в каюту, все они пребывают в ужасном состоянии, так что вряд ли надзиратели внедрили в их ряды информаторов. Однако нельзя исключать, что кто-нибудь может выдать его за лишнюю пайку или сухое одеяло. Как ни хотелось ему дать этим несчастным душам проблеск надежды, это противоречило годам его учебы и опыту работы. В конце концов он позволил усталости взять верх над сыростью постели и болью, тугими узлами вспыхивающей по всему телу. Двое из его товарищей по каюте ночью кашляли и харкали. Пневмония или что-нибудь похуже. Он понимал, что пагубные условия и скудное питание наверняка способствуют распространению болезней, уже бесчинствующих на разработках.
Лишь на третий день изнурительного труда, мучительного холода и постоянной сырости, от которых кожа побелела и сморщилась, Эдди начал понимать, что помощь может подзадержаться с прибытием. Хуан наверняка мог хотя бы отправить кого-нибудь в Россию, чтобы нанять вертолет и провести разведку. Но никто не прилетал. И Эдди трудился вместе с остальными, бездумно таская грязь вниз по склону, будто муравей, просто действующий согласно инстинктам.
Он уже лишился ботинок и всякий раз, когда вдыхал, чувствовал легкое дребезжание в глубине легких. На первых порах он был в куда лучшей форме, чем остальные, но его организм привык к регулярному питанию и отдыху, в отличие от крестьян, которые всю жизнь балансировали на грани голода и не видели ничего, кроме тяжелого труда. Двое из его каюты уже погибли. Одного погребло лавиной, а другого стражник избил настолько жестоко, что перед смертью у него кровь выступила из ушей и глаз.
На пятый день, со спиной, саднящей после зверского, ничем не заслуженного бичевания, Эдди Сэн понял две вещи. Первое — что импульсный передатчик в ноге отказал, а второе — что ему придется умереть на этом богом забытом берегу.
Утром шестого дня, когда рабочих бригады выгоняли в предрассветный сумрак, в заливе показался огромный корабль. Эдди помешкал на мостках, ведущих на берег, разглядев, что это плавучий сухой док, но по ошибке решил, что это «Маус», а не его близнец. Даже издали смрад, исходящий от черного левиафана, просто-таки ошеломлял, а вокруг отверстий кружили тучи чаек, подхватывающих отходы человеческой жизнедеятельности, вытекающие изнутри.
Когда стражник ткнул его палкой в почки, подталкивая вперед, Эдди уже понял, что это рабовладельческий корабль, битком набитый рабочими на смену умершим и ослабевшим настолько, что не могут подняться с койки, как бы их ни избивали. Сколько сотен или тысяч уже погибли, задумался он, уступая место все новым мигрантам, тешившим себя надеждами, что купили билет на свободу?