— И это еще не все. Когда мы с Джоном несли сюда тело, тащили с перепутья вверх по склону — а весу в нем сами знаете сколько, так что шли мы еле-еле, мы раз остановились передохнуть и глянули вниз в долину, в ту сторону, где лес, и там видим — светится.
Пронесся возбужденный ропот.
— Да-да. Свет. И свет шел с того места, где фэйри и нечисть вся эта собираются, у Дударевой Могилы, — продолжал Питер. — И разрази меня гром, если это не куст боярышника там горел. Попомните мое слово, недолго ждать новой смерти в этом доме. — Он перешел на шепот: — Сначала дочка скончалась, затем муж… Ей-богу, смерть троицу любит. А если уж добрые соседи тут замешаны, тогда… сами знаете.
Чувствуя комок в горле, Нора обернулась, ища глазами Анью. Та вынимала из соломенного кишяна[2] курительные трубки из белой глины и нераскрошенный табак.
— Слышишь, гроза-то как разбушевалась? — шепнула Анья и указала на корзину: — Жена твоего племянника Дэниела тут принесла кой-чего.
Нора взяла в руки маленький тряпичный узелок, развязала дрожащими пальцами. Соль, промокшая от дождя.
— Где она?
— Читает над Мартином.
В спальне толпился народ и воздух был сизым от трубочного дыма, которым мужчины и женщины постарше окуривали ее мужа. Нора заметила, что тело переложили головой к изножию, чтобы отвести дальнейшие несчастья. Рот Мартина теперь был разинут, по коже расползалась восковая бледность, лоб блестел от святого елея. Свечной огарок потух и выпал куда-то в простыни. Стоя на коленях перед покойником и зажмурившись, молодая женщина читала богородичную молитву.
Нора тронула ее за плечо:
— Бриджид…
Та подняла на нее взгляд.
— О, Нора, — шепнула она, с усилием поднимаясь. Юбки и передник задрались на раздувшемся беременном животе, так что виднелись щиколотки. — Такое горе! Мартин был крепкий мужчина. Ты-то как теперь?
Нора собралась ответить, но промолчала.
— Слышь, мы с самим принесли тебе разное, что может пригодиться. — Она мотнула головой, указывая туда, где сидели и курили ее муж и Питер. — Я на стол корзину поставила.
— Знаю. Анья показала. Спасибо вам обоим за доброту. Я вам заплачу.
— Тяжкий тебе выпал год…
Нора сделала глубокий вдох.
— Не знаешь, что там с выпивкой?
— Шон принес потинь.
Бриджид указала рукой туда, где дядя Дэниела Шон Линч ставил на пол два глиняных кувшина. С ним была его жена Кейт, женщина с кривыми, торчащими вперед зубами и беспокойным затравленным взглядом. Она стояла в дверях, беспокойно озираясь. Оба явно только что вошли, принеся с собой промозглый холод; их одежда потемнела от влаги.
— Нора… Бриджид… — Завидев женщин, Кейт кивнула им. — Печальный нынче вечер… А священник уже был? Или надо потинь прятать?
— Был и уехал.
Лицо Шона было хмуро, вокруг рта и глаз залегли суровые складки. Набив мозолистыми пальцами глиняную трубку, он обратил к Норе слова соболезнования.
— Спаси тебя Господь, Шон.
— Там к тебе гостья заявилась, прячется, — сказал Шон, закуривая от кем-то протянутой ему в щипцах головешки. — Помилуй, Господи, души грешников усопших… — Травница эта, ведунья. Стоит у навозной кучи, ждет.
— Нэнс Роух? — не сразу отозвалась Нора.
— Она. Каждой бочке затычка. — Он сплюнул на пол.
— Да как узнала-то она?
Шон нахмурился:
— Вот уж с кем не стал бы разговаривать, даже останься она единственной бабой на всем белом свете.
Кейт с тревогой взглянула на мужа.
— Нэнс Роух? Она же повитуха, разве нет? — спросила Бриджид.
— Ума не приложу, что ей понадобилось, — пробормотала Нора. — Путь не близкий для старухи, да еще в такую ночь, когда дождь как из ведра. Врагу не пожелаешь, собаку за дверь не выпустишь!
— Рыщет, где бы ее трубочкой угостили да и выпить дали, — процедила Кейт.
Ноздри ее раздувались.
— Не ходи к ней, Нора. К этой калях[3]-мошеннице!
К ночи дождь разошелся не на шутку. Нора толкнула дощатую дверь и стала вглядываться в темноту двора, стараясь не высовывать головы из-под низкого ската крыши. С соломенной кровли потоком лилась вода. Поначалу за этой сплошной стеной дождя она ничего не могла различить, кроме узкой серой полоски на горизонте, там, где тучи еще не поглотили свет. Затем краем глаза она увидела, как от угла дома, где под торцевой стеной лежала куча навоза, движется фигура. Нора ступила во двор, прикрыв за собой дверь, чтобы не выхолаживать дом. Ноги тут же облепила грязь.