– Очень больные люди получают разбавленные водой лекарства. – Он выпрямился на стуле и спросил: – Давно он этим занимается? Как вы об этом узнали?
– Уже пару лет, как у Ноя своя фармацевтическая лаборатория. Как-то во время очередной попойки он мне все и вывалил. Это было в прошлую зиму, сразу после того, как моя мама умерла от рака яичников. – Она вновь устремила взор в окно и говорила, обращаясь к оконному стеклу: – Ее лекарства готовились у него в лаборатории.
– Ваша мама… Соболезную.
Продолжая смотреть в окно, она поздравила себя с тем, что верно разгадала его: «Как пить дать маменькин сынок».
– Даже если его поймают и осудят, он никогда не получит по заслугам. А он должен получить, пока не умерла еще чья-то мать. – Крис повернула голову от окна и глянула на сидевшего напротив. – Анна сказала, что вы можете помочь.
– А как вы с Анной узнали друг друга?
– По больнице. Не только в этот раз. Она у нас и раньше лежала, и не раз.
– Меня удивляет, что мы с вами никогда не встречались. – Он осушил чашку и поставил ее на стол.
– Я чаще всего выхожу в третью смену. Больные, особенно те, кого боли сильно мучают, привязываются к ночным сестрам. Ты для них – ангел небесный, являешься с чудодейственными уколами и таблетками, беседуешь с ними, когда все на свете спят. Она заметила синяк. Я открылась. – Голос ее зазвучал глуше. – И она открылась.
Мужчина достал бумажник, извлек из него несколько банкнот и бросил их на столик.
– Нам следует поговорить подробнее. – Пряча бумажник в карман брюк, он взглянул на стеклянные двери вагона-ресторана: в маленьком застекленном тамбуре стояли два полицейских, стряхивая воду с курток, прежде чем войти внутрь. – В другом месте.
– Я сняла маленькую квартирку на Смит-авеню, на западной стороне Артистического квартала, – предложила она.
– Крайний случай.
Она согласно кивнула.
– Можем туда пойти.
Они покинули столик. Крис подхватила со стула свою сумочку. Проходя в дверь, мужчина бросил косой взгляд на полицейских, которые усаживались на высокие стулья у стойки рядом с парнями в ковбойках. Он открыл перед ней дверь.
– Где ваша машина?
– На больничной стоянке. – Перешагнув порожек тамбура, Крис перекинула ручку сумочки через плечо.
– Моя тоже.
Они постояли в тамбуре, дожидаясь смены сигнала светофора. Когда зажегся зеленый, выскочили под дождь и побежали через улицу.
– Ваш муж правша или левша? – спросил он, когда они ступили на тротуар.
От этого вопроса у Крис мурашки радостно побежали по спине, и она с готовностью ответила:
– Левша.
Глава 14
Пока Бернадетт добралась домой, она успела вымокнуть не хуже половой тряпки да и выглядеть стала примерно так же миленько. Зубы, не прекращая, стучали, руки тряслись, пока она пыталась сунуть ключ в замочную скважину. Этот священник совсем выбил ее из колеи, не хотелось ничего, кроме как попасть к себе домой, набить живот едой и укрыться с головой под одеялом. Язычок замка заклинило намертво, он никак не хотел поддаваться. Вытащив ключ, она дала руке успокоиться, а потом, снова вставив его в замок, попыталась повернуть влево и вправо. Ключ чуть-чуть поворачивался в обоих направлениях, но не настолько, чтобы уловка удалась. Бернадетт со всего маха бахнула правой ногой по низу двери. Вытащила ключ во второй раз и едва удержалась, чтобы не запустить им в стену. С другого конца холла донесся мужской голос:
– Эй, детка! Какого черта ты делаешь там?
Хвостик выкрикнутого вопроса эхом отскочил от стен: «Там… там… там…»
От удивления Бернадетт даже выронила ключ. И пока грубиян подходил, чувствовала, как разгорается огнем лицо, хотя остальное тело все так же пронизывал холод. В нем было шесть с половиной футов[17] росту. Бицепсы выпирали из рукавов футболки, голову покрывала копна каштановых волос. Темная щетина на лице выглядела настоящей, а не заботливо выстриженной бородкой, как у молодцов из модных каталогов. Мощный орлиный нос с выдающейся вперед переносицей. Как такой называют? Ну да, римский. «Под стать всему остальному в нем. Похож на гладиатора», – мелькнула мысль. На поводке он тащил за собой нечто низкое и длинное. Такса. Гладиатор выгуливал песика-сосиску. Он подошел, когда она нагнулась, чтобы поднять ключ. Джинсы на коленях у него были протерты, он был обут в сандалии на босу ногу. Бернадетт выпрямилась и посмотрела в его пронизывающие темные глаза. Удивленные глаза. Похоже, пришелец был поражен не меньше, чем она.
– Вы меня слышали? – спросил он.
– Вы меня испугали.
– Прошу простить, – извинился он. – Думал, вы ломитесь в чужую дверь. Вы мне сначала показались ребенком.
– Со мной такое часто случается, – вздохнула она.
Он скользнул взглядом по ее фигуре – с головы до ног.
– Вижу, что допустил чудовищную ошибку. Вы совершенно определенно женщина…
Бернадетт прервала его комплимент:
– Вы кто?
Скрестив руки на груди и подняв глаза, он кивнул на потолок:
– Я живу в этом пентхаусе.
От своего риелтора она слышала про этот пентхаус, когда расспрашивала, кто живет над ней. Спец по недвижимости тогда, помнится, уверял, что помещение пусто и, по-видимому, простоит пустым много месяцев, поскольку площадь чересчур большая и стоит слишком дорого, чтобы ее удалось скоро продать. Еще он говорил, что прежний жилец – какой-то богатый адвокат – порушил весь верхний этаж исторического здания и превратил его в свой личный дворец. Богатей, рассказал риелтор, даже претендовал на плоскую крышу здания: собирался использовать ее как собственную террасу, лишив остальных обитателей кондо места для игр и возможности устраивать пикнички с жареным мясом. Выслушав все это, Бернадетт тут же прониклась неприязнью к этому богатею и была рада, что он больше над ней не живет. Плюс ей понравилось, что никто не будет топать у нее над головой.
Риелтор либо обманывал, говоря, что выше этажом пусто, либо ошибался в сроках, когда туда может въехать другой жилец. Какой-никакой, а обитатель пентхауса стоял перед ней, и было неясно, что на сей счет думать… или говорить. Выдавив из себя всего лишь: «Привет», – Бернадетт повернулась к соседу спиной и завозилась с замком.
– Что-то не получается?
– Ничего никогда легко не дается, – ответила она, глядя в дверь.
– У меня в пентхаусе найдется смазочное масло.
«Чтоб тебе перестать талдычить про „мой пентхаус“, а?» – подумала Бернадетт и вслух сказала:
– Спасибо, не надо. – Она непрестанно крутила ключом взад-вперед, дергая, толкая и тряся при этом дверную ручку. – Я уже почти справилась.
– Серьезно? Позвольте мне. Я привык к норовистым железкам в этом доме.
Она оставила в покое ключ с ручкой и отступила от двери.
– Попробуйте.
Он протянул ей поводок и белый пластиковый пакетик.
– Подержите Оскара минуточку, хорошо?
Бернадетт заколебалась. То, как гладиатор смотрел на нее, вызывало ощущение неловкости. Казалось, это своего рода проверка: может, он хотел убедиться, что она любит животных. Поводок она взяла, но в упор посмотрела на пакетик.
– У меня с какашками плохо получается.
– Он пустой.
– Отлично! – Взяв у него пакетик, она сунула его в карман кожанки.
Его взгляд метнулся от поводка в ее руках к пакету у нее в кармане.
– Собачьи принадлежности вас не смущают?
– Отлично, отлично. Только делайте поскорей. Пожалуйста.
Гладиатор улыбнулся ей и повторил:
– Отлично. – Подойдя к двери, он взялся за дело. – Надо тянуть на себя, одновременно поворачивая ключ. – Повернув ключ вправо, он рванул ручку на себя. Ничего. – Упрямая стерва.
Гладиатор, стало быть, снисходит до ругани. Хорошо. Бернадетт не доверяла людям, которые чурались крепкого словца. И еще ей нравилась его футболка поклонника рок-группы «Аэросмит» – такие выпустили в 1997 году в честь их гастролей «Девять жизней». Сама она поклонницей этой группы не была, но ей нравилось, что сосед входит в их число. Гладиатор никак не мог быть богатеем-адвокатом – слишком уж он нормальный. Впрочем, с дверным механизмом ему справиться не удалось.