Гарсиа продолжил:
– Воспользовавшись веревкой, которую нашли в сарае, бродяги привязали мужа и жену к спинкам стульев и усадили их лицом друг к другу. Не найдя денег, на которые рассчитывали, грабители затащили дочерей наверх, изнасиловали их на родительской кровати и перерезали им горло кухонным ножом, когда они лежали рядом друг с другом. Спустились вниз и прикончили маму с папой тем же самым ножом, что и дочерей.
Бернадетт поежилась:
– Ужас!
– Затем троица направилась по дороге к следующему дому. – Гарсиа пробежал глазами текст до конца страницы и перевернул ее. Грустно улыбаясь, сказал: – Вот тут-то три наших приятеля и нарвались на скандальчик. В доме номер два жила семья охотников, у которой был собственный арсенал. Двое грабителей были убиты на месте.
– Чудесно! – вырвалось у Бернадетт.
– Третий пошел под суд за изнасилования и убийства.
– Олсон. И что же он тогда выкинул? Заявил о невменяемости?
– Применил защиту по типу «ЭСКУТНЯ». – Гарсиа поднял на нее глаза.
– «Это сделал кто угодно, только не я», – расшифровала Бернадетт диковинную аббревиатуру.
Гарсиа приподнял в папке копию газетной вырезки и прочел кусочек из репортажа:
– «Олсон обвинил своих погибших коллег в убийствах и показал на суде, что он стоял снаружи, пока те, будто безумные, ворвались в дом. Показания Олсона под присягой перемежались его собственными слезами, он постоянно снимал очки и утирал платком глаза. Защитник также указал на возраст обвиняемого: в свои неполные пятьдесят он был вдвое старше погибших соучастников».
– Дайте-ка я догадаюсь, чем эта история кончилась, – перебила его Бернадетт. – Поскольку свидетелей резни не было и Олсон ранее по обвинению в насилии не привлекался, присяжные вынесли вердикт сомнения в пользу ответчика. Виновным он был назван по менее серьезным обвинениям.
– Ох уж эти присяжные. – уныло протянул Гарсиа.
– Если обвиняемый хороший актер да к тому же у него ловкий адвокат…
Гарсиа ткнул пальцем в папку:
– В этом деле Олсону и впрямь повезло. Я узнал имя. Не сразу сообразил, что то было ее дело.
– Она такая умелая?
– Собаку съела на куче трудных дел в тех диких местах. Всех на уши поставила, превратила государственную защиту в не слишком-то чистый бизнес. Стала окружным прокурором в Хеннепине. Там-то я ее и узнал.
– Стало быть, она в городе? – Бернадетт вновь обратилась к заявлению жертвы по воздействию.
– Работу ей предоставила одна юридическая фирма в Милуоки. Мы с ней время от времени пересекаемся. У нее тут есть связи.
Темная мысль мелькнула у Бернадетт в голове, и она оторвалась от чтения.
– А кстати, она, случаем, женщина не дородная? Любит драгоценности и маникюр?
– Откуда вы знаете? И какая разница, если она… – Гарсиа осекся на полуслове: он понял смысл вопросов Бернадетт.
– А почему бы мне не позвонить сегодня днем в ее юридическую контору? Что-нибудь связанное с каким-нибудь делом. Так мы никакой излишней тревоги раньше времени не поднимем. Нам всего-то и нужно: получить подтверждение, что она на этой неделе появлялась на работе и правая рука у нее была цела и невредима.
– Полицейское управление Сент-Пола и наши ребята уже проверяют пропавших лиц, – напомнил он.
– Могло так случиться, что еще никто не знает, что она пропала. Руку обнаружили в выходные. Если, предположим, она в отпуске…
– Мы должны действовать через федеральное управление в Милуоки, – сказал Гарсиа.
– Не-а. Дозвольте мне этим заняться. Как ее фамилия и как называется фирма?
– Нам незачем никого пугать, вороша старое дерьмо. Дело это – древняя история. Трудно поверить, что после всех этих лет сын еще…
Бернадетт резко перебила его:
– У него убили всю семью.
Гарсиа вырвал листок из блокнота и стал писать.
– Будьте осмотрительны.
– Врожденное качество.
Он перебросил ей бумажку через стол. Подхватив ее, Бернадетт прочла:
– Марта Юнгес. «Йенсен, Милинкович энд Юнгес». Ее фамилия прямо на вывеске, а?
Босс выхватил у нее листок.
– Я позвоню. Я ее знаю. Кажется, ее номер телефона есть у меня в мобильнике.
Бернадетт сжала губы. Терпеть его недоверие к ней становилось трудно.
– Как вам будет угодно, сэр.
– А я прямо сейчас и займусь этим. – Он отодвинул стул и встал из-за стола. – Прошу меня извинить.
Достав из кармана брюк мобильник, Гарсиа прошел в гостиную, набирая на ходу номер. Пока он говорил по телефону, то стоял к Бернадетт спиной. Секунд тридцать все в ней возмущенно клокотало, прежде чем она смогла вернуться к чтению.
Заявление жертвы по воздействию, вежливое по тону в самом начале, довольно скоро перешло на надрыв. Слова были не просто сердитыми – они дышали яростью, мстительностью, праведностью. По всему тексту были разбросаны выдержки из Библии. Глаза ее бегали взад-вперед, пока она просматривала каждую строчку. Да, для писавшего никакого «подставь другую щеку» быть не могло.
Гарсиа повернулся и пошел обратно на кухню, держа телефон плотно прижатым к уху и поясняя на ходу:
– Жду ответа.
– Послушайте, что он заявил судье: «Я не чувствую вкуса еды, а ем только для того, чтобы оставаться в живых. Я не могу сосредоточиться, чтобы вести машину, смотреть телевизор или слушать музыку, не говоря уж об уроках в классе. Каждую ночь я не могу уснуть, сплю всего по нескольку часов. Все время просыпаюсь от одних и тех же звуков. Мне слышатся вопли моей матери, моего отца и сестер, умоляющих сохранить им жизнь». – Пропустив несколько абзацев, она перешла к концу страницы: – Вот здесь, посмотрите. Он видит две причины оставаться в живых и как бы связывает их воедино в одном предложении. Плюс вот вам и упоминание о нашей леди-адвокате: «Одна ночь необузданного насилия и кровопролития, устроенного мистером Олсоном – а поверьте мне, он был одним из убийц, что бы ни говорила тут его лгунья-адвокат, – сделал меня хуже чем сиротой. Я один на всем белом свете. У меня нет причин жить, кроме как следовать своему религиозному призванию. Оно зовет меня и вытягивает из пучины страданий. Путь священника наряду с поисками справедливости дает мне цель и смысл жизни». – Бернадетт перевернула последнюю страничку заявления: – «Этот человек… этот дьявол… возможно, когда-нибудь выйдет из тюрьмы, но никогда ему не уйти от своей вины и своего греха. Господь позаботится о том, чтобы справедливость восторжествовала, пусть в этой жизни, пусть в следующей. Мне остается только надеяться, что в этой, тогда я стану свидетелем и смогу насладиться этим. Мне хотелось бы, чтобы он перенес те же страдания, каким подверг моих родных. Я молюсь, чтобы ему выпало отдать глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб. А самое главное – жизнь за жизнь».
Гарсиа предостерегающе поднял руку: помолчите. Пока он говорил по телефону, Бернадетт взглянула через всю комнату на бумажный квадратик, который прилепила в центр белого креста. «Жизнь за жизнь». Как ей в голову пришло записать эти три слова? Что означает эта фраза? Она вообще что-нибудь означает? Бернадетт быстро отвела взгляд от стены, уставившись на босса. Тот закончил разговор.
– Что сказали у нее в конторе?
– Всю прошлую неделю она пробыла в Твин-Сити. Шаталась по домам друзей. Ожидалось, что в середине недели она выедет в Милуоки, чтобы успеть к сегодняшнему приобщению материалов к делу. – Гарсиа положил телефон в карман. – Утром сегодня в конторе не появилась. Там считают, что она все еще в дороге, на подъезде. Беда в том, что они не могут дозвониться ей на мобильник.
Бернадетт не сводила с него глаз.
– Беда в том, что она мертва.
Глава 28
– Надо бы взглянуть на этого святого отца Куэйда, – сказал Гарсиа.
– Знаете еще какого-нибудь священника, который мог бы что-нибудь сообщить нам про него? – спросила Бернадетт. – Кто уже достаточно времени занимается этим делом и всех знает?