— Кто бы мог подумать, — повторила старуха, — что человек поведет за собой Пляску Ночи…
— Он не обычный человек, матушка, — откликнулся Роман.
— Хорошо, что ты это понимаешь…
— Но откуда о нем знаешь ты?
— Знаю, и все. Когда я вас увидела, я поняла, что началось…
— Что началось, матушка?
Болотница какое-то время не отвечала, следя глазами за безумствующим хороводом, потом повернулась к Роману и, сверкнув зелеными очами, властно сказала: «Идем!»
Бард решительно вложил пальцы в протянутую ему сморщенную широкую ладонь. Он уже ничему не удивлялся. В глаза бросились звездные брызги, раздался тонкий мелодичный звон, как от лопнувшей струны, и они оказались на поляне, заросшей ровной мягкой травой и желтыми пушистыми цветами.
Яркий лунный свет заливал окрестности, и Роман увидел, что поляна эта постепенно переходит в бугристую равнину, местами заросшую гибким тростником. Неистовая луна позволяла рассмотреть на краю луга серебристые метелки путеводной травы илиссиса, растущей на болоте там, где человек может пройти, не рискуя утонуть. И тут он понял, что находится в самом сердце топей, что под ним бездонная пропасть, заполненная вязкой грязью, а прелестные золотые цветы не что иное, как слезы елани, вырастающие, как гласят легенды, из глаз утонувших. Однако ноги Романа твердо стояли на земле, хотя к зеленой магии он не обращался. Не веря себе, бард оглянулся на свою спутницу. Та засмеялась:
— Верно, эльф, мы в самой середке Кабаньей топи. Сюда иногда добирались люди, но без моего разрешения еще никто не выходил. Это место все еще принадлежит мне, и только мне…
— Значит, ты?
— Да, я Уцелевшая,[51] — старуха засмеялась, — о нас еще помнят, это приятно.
— Помнят, но считают не более чем легендой.
— Для людей вы, эльфы, тоже не более чем легенда…
— Это правда. Но как ты…
— Не будем вспоминать то, что было… Или не было. Поверь, я с удовольствием многое позабыла. Поговорим о том, что есть, вернее, о том, что может случиться.
Меня мало волнует, за что убивают друг друга люди, почему и куда делись эльфы и кто из духов жив, а кто ушел в небытие… Любая часть мира вольна исчезнуть или измениться, но сам мир должен жить… Даже без нас. Даже без вас… — старуха требовательно уставилась на Романа, и тот пробормотал что-то вроде «Да-да, я понимаю».
— Ничего ты не понимаешь… Ничегошеньки. Вот поживешь с мое, тогда, может быть. Короче, я чувствую, что что-то сдвинулось, и не успеет эта трава поблекнуть и покрыться снегом, как все повиснет на волоске.
То, что произошло утром, — первое дуновение пробуждающегося зла. Я пока не уверена, что узнала его, все слишком расплывчато, но не сомневаюсь, что корни, как им и положено, таятся в далеком прошлом. А раз так, мы его постигнем. Это первое, что я хотела тебе сказать. Второе. Правильно ли я поняла, что тот человек, которого убил… м-м-м… Осенний Кошмар, — родня твоего друга?
— Адмирал Аррой мне пока не друг.
— Друг до последнего дыхания, и ты это знаешь не хуже меня. Так кто был погибший?
— Как будто внебрачный сын его племянника.
— Значит, кровь одна. Можешь назвать меня выжившей из ума жабой, если тварь не подстерегала именно герцога Арроя. Чудище обманулось, но его хозяева быстро поймут, что произошла ошибка, так что готовьтесь к худшему.
— Но чем им мешает Рене? Если бы речь шла о политике, я бы понял, но магия… Какое он к ней имеет отношение?
— Сейчас мы с тобой договорим, и я приведу сюда еще и Рене. Возможно, удастся узнать о нем даже то, чего он сам о себе не подозревает, а пока закончу с тобой.
Болотница что-то невнятно пробормотала, и трава расступилась, явив окно черной блестящей воды. Затем озерцо взволновалось, вода с тихим плеском расступилась, и из глубин поднялся камень. Белый, полупрозрачный, с фиолетовыми прожилками и точками.
Роман смотрел, как стекают по переливающимся аметистовым граням посеребренные луной капли. Старуха пробормотала еще что-то, и камень окутался холодным лиловым огнем. Эльф не мог отвести взгляда от танцующих языков пламени, он даже не почувствовал, как ему на плечи легли руки старухи.
Невиданный костер разгорался, рвался вверх. Потом в вихре пламени стали проступать очертания фигуры. Они становились все более четкими, более конкретными. Роман уже мог рассмотреть высокого осанистого воина в каких-то странных доспехах. Он явился из такой тьмы веков, что проживший не одно столетие эльф рядом с ним ощутил себя бабочкой-поденкой, родившейся нынче утром. Пришелец напоминал статую, изваянную из лилового огня. Можно было разглядеть узкое надменное лицо, обрамленное короткой бородой, руку, лежащую на рукояти меча, и даже богатую насечку на панцире.
Воин молчал. Глаза его были закрыты; наконец тяжелые веки дрогнули и приоткрылись. Роман почувствовал, что его сковал леденящий ужас, он не мог ни пошевельнуться, ни крикнуть, ни вздохнуть, подчиненный глядящей на него Вечностью. Сколько прошло времени, он не понял; из небытия его вырвал глухой голос:
— Ты вовремя призвала их, Верная. Еще немного, и я не смог бы говорить.
— Кто ты? — хотел спросить Роман, но губы его не слушались. Позже он так и не сможет понять, действительно ли слышал все эти слова, или кто-то иным образом навеки впечатал их в обнаженную душу барда, вырванную на время из тела и увлеченную в какое-то немыслимое место, где нет ничего и где начало всему.
— Я — тот, кого вы, эльфы, зовете Прежними, или Ушедшими, хотя все это ложь! — В бездонных глазах полыхнула тысячелетняя ярость. — Мы не Ушедшие, мы — уничтоженные вашими хозяевами, которые затем бросили наш мир на произвол судьбы и подло бежали!
Ты, Рамиэль, последний разведчик потерянных эльфов, и тебе предстоит увидеть восход Темной Звезды. Кровь… Мистерия древней крови. И у каждого свое назначенье. Если не угадаете, впереди ждет лишь пустота, наполненная страданием, ибо Творец давно позабыл об этом мире без богов. Мы не можем спасти его, ведь нас больше нет. Остались лишь позор и боль. А теперь смотри, эльф. Смотри и запоминай!
Ушедший поднял свой щит, нежданно сверкнувший зеркальным блеском, и Роман увидел себя. Растрепанные золотистые волосы, удивленные глаза, разорванный где-то колет. Изображение помутнело, а затем в зеркале возникло другое лицо.
51