Он бережно завернул окурок в бумагу.
— Что-нибудь еще, инспектор? — поинтересовался я.
— Кое-что. Я познакомился с одним старожилом и расспросил его насчет глубины воды под мостом. Так вот, почти везде она не превышает во время отлива трех футов. За исключением одного места — той самой впадины, где мы удили. Диаметр ее около пятидесяти, а глубина — от двадцати до тридцати футов. Так что все было тщательно продумано. Бр-р-р! Как представишь себе эту картинку: темная толща воды, медленно колышущиеся волосы, крабы, со всех сторон подбирающиеся к ее белому телу, рыбы, почуявшие запах добычи. Дочиста обглоданные кости, а над ними медленное равнодушное океанское…
— Мейер!
— Прости, друг, голод всегда вызывает во мне прилив поэтического вдохновения. Тревис, сынок, ты неважно выглядишь.
— Сейчас пройдет. Твой поэтический дар весьма реалистичен. Там действительно было чертовски темно, и первое, что я нащупал, — ее колышущиеся волосы. Если бы она не вцепилась мне в руку, я решил бы, что все уже кончено. Да, Мейер, там было темно и холодно. И очень неприятно.
— Прости, я был несколько вульгарен. У нас найдется лук для яичницы?
Мы допивали кофе, когда она вышла из каюты и молча прошла в ванную. Через несколько минут она появилась в дверях. На ней были черные брюки и белая блузка.
— Доброго утра Мейеру и Мак-Ги! Если где-нибудь на борту не спрятана женщина, значит, один из вас прекрасно умеет стирать женское белье.
— К вашим услугам, миледи, — Мейер встал и отодвинул для нее стул. — Садитесь, дорогая. Сегодня я за повара, официантку и прачку. Не волнуйтесь, придет и ваш черед. Кофе?
— Да, пожалуйста.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Как будто кто-то танцевал чарльстон у меня на спине.
Ставя перед нею кофе. Мейер весело сказал:
— И за это тоже можете поблагодарить меня. Иначе я просто не мог заставить ваши легкие выплюнуть воду и вдохнуть воздух. Но я был очень осторожен: думаю, сломал максимум два-три ребра.
Солнце светило ей прямо в лицо, но она не щурилась. Темные блестящие волосы были расчесаны на пробор и обрамляли идеальный овал двумя круглыми скобками. Губы аккуратно подкрашены, и она осторожно подносила чашку ко рту, чуть склоняя голову. Лицо покрыто нежным пушком, темноватым на висках и совсем светлым на щеках и подбородке. Едва заметная морщинка на лбу повторяла изгиб бровей. Еще одна тонкая морщинка пересекала стройную шею. При дневном свете ее глаза оказались не такими темными, как я думал. Они были странного желтовато-коричневого цвета, напоминающего янтарь, только гораздо темнее, с зеленоватыми крапинками вокруг зрачков. Верхние веки выдавали примесь азиатской крови, замеченную Мейером.
Конечно, она заметила, как я ее разглядываю, но восприняла это с тем же равнодушием, с каким профессиональная манекенщица смотрит на кинокамеру.
— А в остальном как самочувствие? — спросил я еще раз.
Она пожала плечами.
— Нормально. Однако пора вам, друзья, немного просветить меня… Где мы находимся?
— У пристани Томпсона в Маратоне.
— Так. А не пришло ли вам в голову, ребята, ночью, после того, как я отключилась, сходить в ближайший бар и похвастаться богатым уловом, а заодно навести справки? — Ее губы слегка искривились.
— Фи, дорогая, — фыркнул Мейер, — не знаю, как Мак-Ги, а я просто оскорблен таким предположением. Сколько яиц?