ТЕМНЕЕ, ЧЕМ ЯНТАРЬ
1
Мы уже готовы были отчалить, когда наверху, на мосту раздался скрип тормозов.
Почти в то же мгновение девушку перебросили через перила, и сразу же хлопнули дверцы и зарычал мотор. Машина умчалась.
Стояла дивная июньская ночь со всеми ее атрибутами: луной, жарой, приливом и прочее. А также мошкарой, которая набросилась на нас, как только стих ветерок.
Происшедшее на мосту казалось финальным актом романтической драмы.
Под мостом в ялике сидели мы с Мейером. Это был первый большой мост за Маратоном по пути в Ки-Уэст — если, конечно, еще существуют идиоты, которым нужен путь в Ки-Уэст.
Мое холостяцкое гнездышко «Альбатрос» было пришвартовано у пристани Томпсона в Маратоне. В субботу днем, сойдя на берег, я тут же позвонил Мейеру в Лодердейл. Я и так уже задержался в пути, а у меня было к нему небольшое, но важное дельце. В качестве компенсации за услугу я предложил ему добраться до Маратона автобусом, пешком или как ему заблагорассудится, чтобы после приятного уикэнда я доставил его обратно на борту «Альбатроса».
Мейер — мой друг и, пожалуй, идеальный компаньон, потому что он умеет вовремя помолчать — и потому что он никогда не делит заботы пополам, на свои и чужие, а всегда берет себе большую часть.
Услышав его «да», я чертовски обрадовался, хотя за час до этого мне казалось, что я еще долго не захочу видеть на «Альбатросе» кого бы то ни было из представителей рода человеческого.
Дело в том, что предыдущие десять дней я провел в обществе одной старой знакомой по имени Вирджиния. После трех лет унылого замужества она сбежала из Атланты, чтобы попытаться вновь стать той Виджи, которую я знал — здоровой, спокойной, симпатичной девушкой, обладающей чувством юмора и массой других достоинств, необходимых, чтобы стать хорошей женой.
За три года тягомотины с Чарли она превратилась в издерганную, сварливую и раздражительную особу, которая не могла сказать, который час, без того, чтобы не разрыдаться. Мягкосердечный Тревис не выдержал, и мы отправились в круиз на «Альбатросе».
Перво-наперво я дал ей выговориться. В бесконечных монологах она кляла себя за то, что оказалась никуда не годной женой, и несла прочую дребедень в таком духе. Однако, выслушав ее излияния, я поставил собственный диагноз.
Виджи была чересчур мягка, уступчива, покорна, чтобы противостоять эмоциональному садизму Чарли. В Чарли же не было и намека на гибкость и уступчивость. Постепенно он вытравил из Виджи всякую веру в свои силы, вплоть до того, что она боялась приготовить обед или сесть за руль. Тогда он взялся за ее сексуальное воспитание.
Хотя термин «кастрация» неприменим к женщинам, то, что проделал Чарли с бедной Виджи, просто нельзя назвать иначе. Есть люди, которые стремятся к безраздельному господству. Они поглощают партнера, выжигают его дотла. Сама Виджи вряд ли понимала, что ее бегство от Чарли — неосознанный бунт, последняя попытка сохранить собственное «я».
Первые два дня были наполнены охами, вздохами и причитаниями по поводу бедняжки Чарли, ожидания которого она обманула. На третий вечер мне пришлось прибегнуть к «сыворотке правды» по рецепту доктора Тревиса Мак-Ги. Чистейший джин «Плимут», без всяких примесей… Без конца ей противореча, придираясь к каждому слову, я вывел Виджи из себя — и тем самым вынудил сказать все как есть.
Перед тем как она вырубилась окончательно, я успел услышать, как она ненавидит этого вампира, какое это чудовище, садист, сукин сын, а также ряд более интимных подробностей. На следующий день она была тише воды, ниже травы, но к вечеру опять затянула свою песнь песней о несчастном Чарли. Пришлось дать ей прослушать собственную исповедь, которую я предусмотрительно записал на магнитофон. Дело кончилось бурной истерикой, плавно перешедшей в тихий плач, а затем в благодатный сон.
Наутро она встала бодрой и спокойной, с аппетитом умяла огромный бифштекс и, призывно глядя на меня, заявила, что готова поставить крест на Чарли.
У нас с Виджи есть кое-какие общие воспоминания, но не более того. Ее неуклюжая попытка воскресить прошлое показалась мне просто бестактной, тем не менее я решил оказать ей последнюю услугу.
Злодей Чарли не только подавил ее волю — он дочиста выжег ее женское естество. Бедняга внушила себе (или он ей внушил), что она фригидна. Доктор Мак-Ги прибег ко второму своему излюбленному и неоднократно проверенному средству.
Я поднял ее в пять утра и дал ей нагрузку, способную уморить здоровенного матроса: уборка, стряпня, рыбная ловля, плавание, водные лыжи. После целого дня, проведенного на солнце, она рухнула на надувной матрас прямо на палубе и погрузилась в сон.
Глубокой ночью, когда луна уже вовсю сияла на небе, а легкий бриз разгонял мошкару и создавал приятную прохладу, я осторожно улегся рядом и самым деликатнейшим образом стянул с нее шорты.
Когда она наконец проснулась и уяснила, что происходит, дело зашло уже слишком далеко, чтобы вспоминать обо всех глупостях, внушенных ей Чарли. Сеанс изгнания беса был благополучно окончен, и Виджи уснула со счастливой улыбкой на устах.
Я отнес ее в каюту, где несколько часов спустя, когда лучи солнца пробились сквозь шторы и упали на подушку, пришлось доказывать, что все это не было сном.
Во Фламинго на берег сошла цветущая молодая женщина с великолепным загаром и сияющей улыбкой. У нее больше не тряслись руки, не навертывались ежеминутно слезы на глаза, из голоса исчезли пронзительно-истерические нотки. Она выглядела моложе, чем пять лет назад.
Я сдал ее на руки сестре, которую предусмотрительно заранее вызвал во Фламинго, и предупредил, что возвращение к Чарли равносильно самоубийству. Сестра сухо заметила, что как только заметит у Виджи малейшее поползновение к этому, она собственноручно свяжет ее и доставит ко мне. Надеюсь, мою реакцию на это заявление она истолковала правильно.
Конечно, в миссионерской работе есть некая приятность, но лично у меня через несколько недель общения с нервическими особами появляется звон в ушах. Кроме того, угнетает необходимость контролировать каждое слово — а когда имеешь дело с Виджи и ей подобными, это неизбежно.
Я чувствую себя легко только с теми, кому могу тут же выложить любую глупость или грубость, которая придет мне в голову, без боязни быть неправильно понятым.
К сожалению, Виджи, как и многие другие, — прирожденная жертва. Некоторые такие Виджи благополучно проживают свой век, не догадываясь об этом. Но если им не повезет и они натолкнутся на своего палача, на своего Чарли, — участь их незавидна. Вы наверняка встречали тихих, изможденных женщин неопределенного возраста с робкими улыбками и извиняющимся взглядом. Их мужья, как правило, — толстые самоуверенные жеребцы, громко ржущие над собственными похабными шутками.
На обратном пути из Фламинго обнаружились неполадки в маслопроводе; я сразу вспомнил, что недалеко от Маратона обитает приятель, который облегчит жизнь двигателя, но пощадит мои карманы.
Не то чтобы в карманах у меня было совсем пусто — денег должно было хватить до конца года, однако разумная экономия никому не повредит. В дальнейшем я собирался помочь одному типу вернуть денежки — он был слишком труслив, чтобы справиться самостоятельно, и обещал мне за работу половину суммы. Что ж, половина лучше, чем ничего, — и для него, и для меня.
Ремонт оказался пустяковым, я легко справился бы сам, если бы вовремя пошевелил мозгами. Однако я честно выполнил обещание, данное Мейеру насчет его любимого развлечения, и именно потому мы оказались ночью под мостом во взятом напрокат ялике.
Ловили «Centropomus undecimalis», более известную как «рыба-сержант». Мы подцепили на крючки, как минимум, десяток, но большинство сорвалось. Нам досталось штук пять вполне приличных рыбин — от восьми до двенадцати фунтов.