Впереди — неизвестность, сзади — разруха, а ниже — пропасть! И грязная купель в случае провала.
Завершающей гениальную фотографию надписи не имелось, хотя она просилась на ум сразу, и Ника, кажется, уже её сочинила, но, помалкивая, ждала его ответа.
— Ну? — подтолкнула она его. — Как бы вы назвали сие чудо?
— Название не требуется, — покачал головой Ковшов. — Хоббио, как вы его именуете, если доброжелатель, пожелал бы Первому держать твёрже шаг. Думаю, так назовёте и вы свою статью под этим фото. Я не ошибся?
— Глазастые вы, однако, прокуроры.
— Кормил вас Глазьев рыбацкой ушицей с водочкой, признайтесь? — хмыкнул Данила.
— От вас, прокуроров, ничего не утаить, — рассмеялась она. — Иван нас рано поднял и гонял по речке, как угорелый. Знал, что материал для центрального столичного журнала. — Она многозначительно задрала пальчик вверх. — Но я взмолилась, потому что едва не спалилась на вашем солнце; даже шляпка с вуалью не выручала.
Шаля, Ника схватила чёрную шляпку с подоконника, натянула её до лукавых глаз, опустив вуаль, и грациозно продефилировала перед Данилой.
— Как?
— Неплохо.
— Иван не поскупился на оценку, а ты скупердяйничаешь, — изобразила она обиду, переходя на «ты».
— Но под шляпкой и этой вуалью вас не узнать, — сделал вид, что не заметил этой вольности, Ковшов. — А вы с Дьякушевым давно знакомы?
— Давно. Ещё по Краснодару, где я репортаж делала в «Комсомолку».
— Понятно.
— Вот я и продолжаю: на то мы и журналисты… Вроде разведчиков. Знаешь, какие порой жалобы на нас запускают недовольные?
— Главное, чтоб не били, — пошутил он.
— Всяко бывало в молодости. Хоббио отговорку придумал по такому поводу.
— Интересно…
— Все вопросы в письменном виде. Как?
— Разумно.
— Главное — многообещающе.
— И действует?
— Как дихлофос на мух.
— Занятный этот ваш Хоббио…
— Понравился?
— Умный.
— Ну ты и выдал! — рассмеялась она. — Хоббио — не дурак, только вот не влип бы он с этой фоткой, если на обложку её разместит.
— Что-то не так?
— Вспомни картину древнего мудреца Брейгеля.
— Если слепой ведёт слепых, в итоге все окажутся в яме?
— Помнишь… Редкое сочетание должности и ума.
— Спасибо за комплимент.
— Заходи, когда будешь в столице, — просто сказала она и взяла его за руку. — Позвони сначала в редакцию, если не в командировке, буду рада видеть.
— Не обманете?
— Да что ты всё «вы» да «вы». Я плохо выгляжу или стара?
Ковшов, улыбнувшись, покачал головой.
— Женат, конечно?
Он снова, но уже утвердительно качнулся.
— Как партизан на допросе, а я ведь не претендую на тебя. Мы, журналисты, рады знакомству с хорошими людьми. Друзья! И дальше ни-ни.
Ника, улыбаясь, погрозила пальчиком.
— Ладно, зайду, если буду в столице. — Он попытался заглянуть в её глаза, но Ника отпустила его руку и плавно выскользнула из кабинета.
— Она быстренькая, — похвалила Элеонора, входя в кабинет вместе с Соломиным. — Вот вам прокурор, которого вы жаждете видеть.
— Что-то случилось? Бюро закончилось?
— Нет, — хмуро буркнул подполковник. — Необходимо прокатиться в одно место. Тут недалеко. Машина поджидает.
Заказ или ординарность?
Это было телом мужчины и при ближайшем рассмотрении, несомненно, принадлежало Модесту Иерарховичу Фугасову, такой одежды в городе больше не носил никто.
Он лежал на спине. Дерматиновый френчик с вывернутыми карманами, от воротничка до хлястика и далее в грязи. В двух шагах от головы измазюканный картузик. Кумачовая рубашонка разодрана до пупа, ранее подпоясавший штаны ремешок до синевы стягивал шею. В ногах истерзанный портфельчик, бумажки кучковались на груди. На верхнем листе — мокрая купюра достоинством в сто рублей и тут же печатными буквами, вырезанными из газеты: «ПОДАВИСЬ МРАЗЬ». Буквы примочили для верности водой с грязью пополам из озерка, что поблизости.