— Да я обойдусь. На своих двоих домчусь туда и обратно.
Квашнин задумался, поглядывая на оперативника:
— А зачем тебе это понадобилось, поделиться с начальством нет желания?
— Пустячок проверить, Пётр Иванович. Боюсь, смеяться станете, если промашка выйдет.
— Серьёзный ты, однако, дружище, — потрепал Квашнин по плечу лейтенанта. — Хорошо. Сам таким был в молодости. Понимаю. Беги, но поспешай.
— Спасибо, товарищ полковник!
— Если меня не застанешь, когда возвернёшься, дуй к Червонному. Его малина тут недалече. Я зайду его потрясти. С Гномом осечка вышла.
— Вас понял.
И они расстались.
Один покойник тащит другого
С Червонным у Квашнина случился конфуз не конфуз, но небольшая оплошность. Опоздал полковник. Когда он заявился, соблюдая все меры предосторожности, и заглянул в светящееся окошко, Червонный стоял посреди своей хаты в одних портках, голый по пояс, с задранными вверх ручищами, а вокруг суетились милиционеры.
Капитан Семён Семёнович Милашкин, известный опер из городского райотдела, производил большой шмон у Соломона Лавровича Шихмана — по-воровски Червонного — в связи с групповой кражей из магазина. Похищенное, как и положено, отыскали, оно уже было рядками разложено на столе, а что не поместилось — на стульях, на редкой мебели и прямо на полу, выволоченное из объёмистых чувалов. Воры-помощнички, а их рядом с Соломоном в позе Ромберга стояло ещё двое, мрачно помалкивали, повесив головы.
— Хорошо работаешь, Семён Семёнович, — пожал руку Милашкину Квашнин. — Медалька обеспечена. Давно плакала по Соломону тюремная конура, но удавалось ему ускользать.
— Какая медаль! Хорошо, если премию за квартал подбросят, а то, глядишь, и не дотянешь, если висяк на голову свалится. — Капитан присел рядом с полковником запросто, по старой дружбе, и они закурили. — Эти кражонки, хоть и со взломом, а на полторы тысячи не потянут. Барахло. Да и ворьё — шелупонь. За таких премии не дождёшься.
Соломон, всё хорошо слышавший, обиженно фыркнул:
— Какого же рожна вам надо, сыскари?
— Молчи, гнида! — осадил его Милашкин. — С твоим возрастом давно на дно садиться да краденое скупать, а ты никак не успокоишься. Чего твои арапы на тебя глядят, не знаю. Авторитета из тебя никакого, нового хваткого во главу пора.
— Ты серьёзно их учить вздумал? — Квашнин толкнул в бок старого дружка. — Накликаешь на свою голову. Про убийство Фугаса сообщили?
— Слышал, — нахмурился тот. — Мокрушника я и метил замести, а эта шелупонь подвернулась под руку.
— Ты уж, Семён Семёнович, — как бы сочувствуя, подмигнул капитану Квашнин, — Соломону-то особенно не накручивай, мы с ним знакомство ведём с той поры, что о-го-го!
— Извиняюсь, не знал, товарищ полковник, — присоединился к его игре Милашкин. — Учту. Как же без этого.
— Ну вот, слышал, Соломон? — со значением глянул Квашнин на навострившего уши вора. — Обещает мой товарищ тебе снисхождение, но с одним условием.
— С каким ещё условием? — насупил брови тот.
— Неужели не догадался, мудрый хрыч, что взял тебя капитан не для того, чтобы в мелочовке копаться?
— Открой глаза, чего ходить вокруг да около? — обиделся тот.
— Ты со своими орлами и Иноком куш срубил с Фугаса?.. Что рот раскрыл? Срубил. Вот и выкладывай, кто заказал и на кого работал. А я тебе обещаю солидную скидку за твою признанку чистосердечную.
Соломон действительно застыл, выкатив глаза на полковника.
— За что мокруху шьёшь, начальник? — наконец прорвало его. — К чему мне семь граммов у стенки?.. Своей смерти в постели желаю!..
Голосил он бы ещё, упав на колени, но поднялся на выход Квашнин, кивнул капитану:
— Поработай с ним, Семёныч. Недосуг мне. Кошки душу гложут, лейтенанта Шипучкина отпустил к скверику, где убийство свершилось, задерживается он что-то…
— Посиди, прибежит сейчас, — попытался остановить его Милашкин. — Молодые, они на ноги быстрые.
— Вот именно, что быстрые, а этот оперок особенно ко мне прикипел, уж больно башковит. Обещался мигом, а, гляжу, задержало его что-то. И машины нет, как назло. Попросили на несколько минут, а вишь, как получается.
— Так я пошлю своего? Сгоняет, не успеешь перекурить.
— Нет, я уж сам, — шагнул к двери Квашнин. — Нашёл, видать, лейтенант закавыку, поймал журавля в небе, вот и не спешит — радуется. Молодёжь, она такая… теперь ему и полковник нипочём…