Выбрать главу

— Куртлебс Станислав Миртович, — представился тот.

«Сравнительно молод, кучеряв с заметно подкрашенными под голубую седину висками, — отметил для себя Ковшов. — Красавчик! А красавчики деньги любят».

— Ширбаев — мусульманин, — подошёл, поздоровавшись, Сербицкий, — застрелился ночью. Сегодня по их обычаям его положено придать земле до захода солнца.

— Не будем спешить… — поморщился Ковшов. — Медики прибыли? Осмотр и последующее вскрытие для исследований — это прежде всего. Какова причина смерти?

— Данила Павлович, — шепнул на ухо генерал, — здесь Иван Данилович, к нему с просьбой обратились родственники.

— Обойтись без вскрытия?

— Ну да… — замялся генерал.

— Где он? Я объясню сам.

Сербицкий провёл его в соседнюю комнату, где Дьякушев, обмякнув в кресле, принимал успокаивающий укол медсестры.

— Дурно действует на него вся эта обстановка, — опять шепнул генерал. — Чуть не упал, увидев труп.

— А какого рожна надо было его туда водить? — вспылил Данила.

— Попросил… Своими, так сказать, глазами увидеть пожелал…

— Покойник его знакомый, друг?

— Что вы! Дьякушев близок лишь с управляющим.

— Родня?

— Никак нет.

— Так что же?

Сербицкий пожал плечами. Они подошли к Первому, когда медсестра закончила с процедурой.

— Вот некстати, — изобразил кислую улыбку тот.

— Иван Данилович, — твёрдо глядя в глаза Дьякушеву, отчеканил Данила, — вам придётся извиниться перед родственниками погибшего, но закон запрещает хоронить тело без вскрытия в случае насильственной смерти, что имело место быть. Желаете, я сам объявлю им об этом?

— Нет, нет… — к удивлению не возразив, забормотал Первый и даже смутился. — Поступайте, как положено в любой цивилизованной стране. Кто вам сказал, что я собирался препятствовать…

— И хотел бы уведомить всех, — сжал губы Данила. — Первым в помещение с трупом должен был войти следователь с экспертом.

— Выстрел услышал охранник, заглянул, а потом вызвал управляющего банком, — буркнул явно уязвлённый генерал.

— Хорошо. — Приоткрыв дверь в соседнюю комнату, где, сложив руки на груди, лежал на столе прибранный в белое покойник, Ковшов впустил туда следователя.

— Слушай, Данила Павлович, — отвёл его в сторону Сербицкий, едва сдерживаясь от ярости. — Для кого ты ломаешь всю эту комедию? Для Первого? Так ему плевать. Управляющий без тебя в штаны наклал и дрожит за свою шкуру. Заключение медика никому не нужно. Ширбаев незадолго до смерти прибегал вечером домой, клялся жене, что натворил кучу дел, за которые придётся расплачиваться: кредит выдал аферной фирме и плакался о самоубийстве, чтобы не позорить семью.

Сербицкий вошёл в раж, начал размахивать руками:

— У него имелось разрешение на личное оружие. Он не только начальник охраны, но одновременно и заместитель управляющего банком. Вот и психанул, да ещё нажрался водки, наверное.

— Растям Мунирович был непьющим… — неслышно подошёл к ним управляющий.

— Значит, в холодном, так сказать, рассудке. — Генерал нервно заходил по комнате. — Возможно, вполне возможно, что совершил он это небескорыстно. Хапнул на лапу. Но что с покойника теперь взять? Написал предсмертное письмо, записку объяснительную. Сколько бумаги извёл!.. — Генерал схватил Ковшова за руку и потащил за собой в комнату, где следователь осматривал труп. — Обрати внимание, как далось ему смертоубийство!

Рядом с покойником на столе лежали скомканные листы, а в пепельнице — куча пепла. Глядя на пепел, Данила попытался задать вопрос генералу, но сзади послышались шум и крики. Оглянувшись, они увидели проследовавшего за ними Дьякушева. Чрезвычайно побледнев, он, покачнувшись, упал бы, но его подхватил Куртлебс и поволок к распахнутому окну. Внизу, среди собравшейся толпы людей, Ковшов заметил робко махавшего ему фетровой шляпой человека. Перекрикивая уличный гвалт, Данила позвал дежурившего на дверях охранника:

— Пропустите его! Это ко мне!

Когда седеющего интеллигента провели наверх и подвели к Ковшову, Данила крепко его обнял:

— Хочу представить блестящего медицинского эксперта, профессора Дынина Илью Артуровича. — Ковшов будто невзначай подтолкнул гостя к генералу. — Прошу любить и жаловать, Генрих Антонович. В неординарно сложившейся ситуации я решил воспользоваться его исключительными способностями.