— Достоин уважения сей бандит! — вскричал в пустом кабинете профессор. — Хотя и по колено в крови, он велик. Но я ещё не сказал последнего слова!
Дынин величаво обвёл взором пустые стены кабинета и заорал:
— Жора! Куда вы пропали?
Ассистент немедля подскочил, скомкав сигарету.
— Жорик! — потряс перед его носом грязным халатом профессор. — В таком одеянии мысль учёного тонет и гибнет! Сменить на стерильное, а мне чашку кофе покрепче. И как когда-то говаривал Данила Ковшов — вперёд и с песней!
Одухотворённый ассистент умчался. Он не помнил, когда видел шефа таким последний раз.
А Дынин, размахивая руками, с кем-то спорил, соглашался, посмеивался, тут же хмурился, и со стороны это походило на спор Фауста с Мефистофелем, с той лишь разницей, что возле вскрытого трупа метался один человек и не мелькала битая посуда.
— Нет, не услышали ещё от меня последнего слова… — внятно завершил длинную тираду профессор. — Врачей выручает пациент. Даже при смерти он ещё способен указать перстом или глазом на болезненное место…
— Наш пациент, увы, подобен льду, — напомнил ассистент, помогавший облачиться Дынину в стерильное одеяние.
— Вот здесь и зарыта собака! — вскричал профессор.
— Упаси бог! — опешил Жорик.
— Я это в переносном смысле, коллега. Все наши три пациента, увы, не способны вымолвить ни слова. Как бы им этого ни хотелось. Но это их преимущество, а не недостаток.
— В чём?
— Как же вы недогадливы! Они жертвы и недвижимы, чёрт возьми!
— Я вам ещё нужен, Илья Артурович? — Ассистент посчитал за лучшее ретироваться.
Шутка ли сказать: меняя помощников, профессор за прошедшие полтора суток обработал полностью трёх пациентов: труп Фугасова, принёсший чудесное озарение, оказался последним.
— Спасибо, дружище, вы свободны.
— Профессор, — всё-таки замялся ассистент. — Может, что-нибудь?..
— Спасибо, я совершенно здоров, — ответил Дынин. — Ты принял меня за полоумного?
— Как можно?..
— Можно! — успокоил его тот. — Я не стыжусь, хотя выгляжу, наверное, таким. Но успокойся, мой друг, это случается. И поверь мне, великое счастье редко приходится переживать живому существу, в особенности учёному.
Жорик потупил глаза: бежать ли ему за помощью или слушать дальше?
— Исследование я закончил, — объявил вдруг ни с того ни с сего профессор.
— Как?
— Не удивляйся. Мне оставалось лишь завершить глубокий анализ всех деталей. Этим я и занимался на ваших глазах.
Профессор облегчённо вздохнул и огляделся: стрелки на настенных часах стыли, не двигаясь.
— Который час? — воскликнул он.
— Шестой… вечера, — промямлил ассистент.
— Любезный друг, приберитесь в лаборатории и передайте наши материалы в печать. Мне надо спешить. Извините. К утру всё должно быть готово.
И профессор, накинув прямо на халат свой старенький плащик, схватил шляпу, зонт, портфель, бросил туда кое-какие бумаги и торопливо откланялся.
Выйдя на засоренную толпой улочку, Дынин летел средь людей, словно на крыльях, не чувствуя ни толчков, ни ругани в спину; им двигала великая сила нетерпения. Маршрут был достаточно известен, с детства его выручала великолепная память. Профессор достаточно хорошо изучил предоставленные ему Ковшовым протоколы осмотра места происшествия, где были обнаружены трупы гражданина Фугасова и лейтенанта Шипучкина.
Когда наконец-то, намучившись спешкой и переведя дыхание, Илья Артурович шагнул под листву деревьев долгожданного скверика, там никого не оказалось. Обнявшиеся парочки разогнало темнеющее с ужасной быстротой небо. На город надвигался буран, шторм, а может быть, дикой силы ураган, одним словом, что-то страшное. Казалось, все нечистые силы слетались сюда.
Профессор подошёл к озерцу, долго вглядывался в зелёную глубь, как будто мучительно что-то вспоминал или рассчитывал. Наконец глаза его сверкнули, он слегка улыбнулся, опустил портфель, расстегнул его и извлёк резиновые перчатки. Скинув мешавшую шляпу и зайдя по колено в воду, он начал осторожно шарить по дну, ухватывая и ощупывая каждый куст и ямочку, каждый бугорок.
Вот он вскрикнул, разогнулся и, забыв про мокрые перчатки, почесал спину — проклятый радикулит не вовремя дал знать о себе. Но вновь полез уже увереннее в то же место. И новый вскрик, но уже радости, а не боли, раздался над водой. Профессор тяжело разогнулся, держа в перчатках внушительный свёрток. Дынин приоткрыл краешек, чтобы убедиться, что не ошибся, довольно хихикнул и зашагал из воды. На суше свёрток был аккуратно обмотан им в полиэтилен и упрятан в портфель.