Нос заложило от слез, но клейкая лента, залепившая мне рот, означала, что те забитые вдохи были единственным, что поддерживало меня в живом состоянии. Лезвия травы хлестали меня по лицу, как кнуты, обжигая щеки до тех пор, пока мы не вошли в лес.
Затем трава закончилась, но деревья блокировали большую часть звездного света. Я больше не видела Глорию. В последний раз, когда я видела ее, она была закинута на лошадь Эштона, тогда как меня забросили на лошадь Дрю. Как бы то ни было, ни один из наездников не замедлил свой темп. Я молила, чтобы лошади споткнулись, или случилось что — то, что помешало бы им завести нас глубже в лес, но ничего не произошло.
Чистокровки, должно быть, видели в темноте.
Чистокровки. Мой нос угрожал забиться полностью с новым потоком слез. Эштон и Дрю были Чистокровками, а каждый ребенок моей расы знал, что произойдет, если мы когда — либо встретимся с одним из них…
Я замедлилась, когда быстрый темп лошади принес меня к концу поля. Оказавшись там, я спешилась у края леса вместо того, чтобы войти в него.
Эштон мог все еще скрываться где — нибудь в высокой траве. Или возможно он опередил меня и пробрался в лес; это было невероятно, но Чистокровки были очень быстрыми бегунами. Барьер должен был быть там, куда направлялся Эштон. Он видел меня, и я не сомневалась, что узнал.
Рисковала ли я заблудиться в лесу, пытаясь загнать его к барьеру, или же я должна была продолжить прочесывать траву? Лес предлагал больше опасностей, чем просто ослабленное зрение. Эштон мог быть не единственным Чистокровкой в области.
Большинство жителей Ноктюрны избегали леса. Они знали, что вход в него мог оказаться последней вещью, которую они когда — либо сделают.
Если бы только батарейки не сгорали всегда при проходе через врата! Что бы я сейчас только ни отдала за мощный фонарь или прибор ночного видения. Конечно, у меня было оружие, но без видимости пользы от него было мало. Эштон мог ждать меня, сидя на дереве, желая заманить в засаду, а я даже не увижу его, пока он не собьет меня с лошади.
Я пробормотала проклятие, прежде чем развернуть лошадь и вернуться в траву высотой до талии. Возможно, Эштон был где — то поблизости, просто прячась. Ожидая, чтобы посмотреть, достаточно ли я опрометчива, чтобы войти в лес и дать ему преимущество.
Другая мысль была слишком расстраивающей, чтобы даже рассматривать ее. Возможно, он уже был в лесу, убегая к барьеру, а я сейчас просто позволяю ему уйти.
Я пустила лошадь в оживленный бег по полю параллельно линии деревьев, все время проклиная темноту и высокую траву. Эштон мог быть на расстоянии в пятьдесят ярдов, но если он продвигается осторожно, шансов, что я найду его, не было. И поле было огромным. Квадрат в пять миль, легко. У Эштона было все время в мире, если он хотел переждать меня.
Что — то зашевелило траву впереди на расстоянии приблизительно в тридцать футов. Я не направилась прямо к этому месту, а сделала широкий круг, не желая спугнуть свою цель.
Да. Определенное шевеление в траве. Я сжимала ладонь на оружии, пока рука не заболела.
Выходи, Эштон, чтобы я смогла тебя увидеть.
Сердце начало отстукивать, когда из того места, где шевелилась трава, встала высокая фигура, показывая себя из укрытия.
Спасибо! Я нацелила дуло ниже и…
— Мара.
Я вздернула оружие как раз вовремя. Силуэт шагал ко мне, звездный свет начал слабо отражаться от золотистых темно — красных волос, когда он приблизился.
Рафаэль. Он тоже искал здесь.
— Ты видел кого — нибудь? — потребовала я тихим голосом, наполовину задаваясь вопросом, скажет ли он мне правду, если так.
— Я никого не видел.
Что — то в его тоне заставило меня сузить глаза.
— Он здесь, — решительно сказала я, когда поняла, каков был его тон. Сомневающийся. — Возможно, он направился в лес.
Рафаэль повернулся, чтобы посмотреть на лес, возвышающийся перед нами.
— Пошли, — сказал он, наконец. — Я буду начеку.
Я не должна была посчитать это заверяющим, но по необъяснимой причине, я это сделала.
Возможно, это было потому, что я надеялась, что была неправа относительно причастности Рафаэля к Чистокровкам, даже если циничная часть меня сомневалась в этом. Или, возможно, было виновно мое расстройство от мысли, что Эштон ускользнул в лес, хохоча от мысли, что я струсила последовать за ним. Предостережение убеждало меня не доверять Рафаэлю, но желание мести заставило меня пришпорить лошадь в древний лес.