— Агата мертва.
Рейджи оборачивается, и без особого удовольствия созерцает расслабленную фигуру Шу. Тот опирается на дверной косяк, и создается ощущение, что он вот-вот упадет. От осознания того, что ненавистный брат без разрешения зашел в кабинет и комнату, Рейджи раздражается еще больше. И стоило лишний раз попадаться ему на глаза: Агата не была чем-то важным, лишь очередная любовница их отца, с которой он закончил отношения — или что там у них было — из-за каких-то своих целей. Жены Карла не были долгожительницами, поэтому что удивительного в том, что одна из них опять скончалась.
— Думаешь, меня это волнует? — все-таки отвечает Рейджи.
— Думаю, должно, — перед Рейджи внезапно появляется тонкий черный конверт. Юноша непонимающе смотрит сначала на него, потому — раздражённо — на брата. — Она ее убила.
Шу исчезает так же быстро, позволяя словам повиснуть в воздухе, и хотя имени он не назвал, Рейджи понял, что говорил Шу именно о Ровенне. Вампир протянул руку и задумчиво покрутил в руках; от него не укрылось, что сестре присутствие Агаты не понравилось от слова «совсем», но зачем надо было убивать мачеху? Хотя, у детей Сакамаки была мания на убийство матерей, Ровенна же убила свою мачеху — ничего удивительного. Интересно, но не удивительно.
Рейджи развернул конверт и посмотрел смятый клочок бумаги; юноша расправил его, и на нем было выведено слегка корявым почерком только одно слово — имя женщины, которая носила его ребенка. Рейджи не понял, с чего именно Шу решил, будто это — доказательства того, что именно Ровенна убила Агату, но перевернув бумажку, увидел второе имя — «Агата». Смутный ряд ассоциаций пронесся в голосе вампира, потому что если это действительно было написано рукой Агаты, то да, она говорила о том, что Ровенна ее убила. Но выглядело все это глупо и неправдоподобно: им сообщили, что Агату будто растерзали собаки, а как она могла тогда составить эту записку. Конечно, женщина-демон могла написать ее заранее, однако тогда не было бы разумным оставить более подробные обвинения?
Нет, все это было глупым.
Тут взгляд Сакамаки метнулся к шкафу, который недавно он стал делить с Ровенной. Основная часть вещей все еще оставались в ее комнате, но жила девушка почти у него, поэтому самое необходимое находилось у него, и Рейджи бы ни за что не сказал бы это в слух, но блузки и платья сестры уместно смотрелись рядом с его рубашками. Вообще, Ровенна легко влилась в его жизнь, сколько бы он не сравнивал ее с ураганом. Ро плавно оказалась неотъемлемой его частью, и Рейджи не собирался даже этому поражаться. Но именно сейчас он отчего-то вспомнил, что когда впервые обнаружил у себя забытую одежду Ро, а потом она оставили еще несколько вещей, то через какое-то время он обнаружил в самом дальнем углу своего шкафа небольшой чемодан. Что там было, он не знал, но Ровенна отмахнулась, сказав, что там ее любимые книги, вроде Данте Алигьери, а поскольку большинство названных ею книг Рейджи уже читал или имел в личном распоряжении, то и смысла лезть туда у него не было.
Вспомнив об этом теперь, юноша захотел хоть что-то узнать о своей сестре. То, что она явно пыталась скрыть.
В чемодане и вправду были книги, но не только те, о которых говорила Ровенна — много толстых небольших книг, явно прошедших реставрацию; книг было не так много, их обложки были из кожи, но не только черные или коричневые, но и серебристо-серые, у некоторых был чехол из замши. Чувствуя, что вмешивается в какую-то личную жизнь своей сестры, Рейджи на секунду сделалось не по себе: в конце концов, Ро должна была стать матерью его детей, и справедливо ли то, что он сейчас сделает. Но Сакамаки тут же отсек эти мысли.
Мучительное ощущение: думаешь, что служишь справедливости, а на самом деле приумножаешь несправедливость. По крайней мере признаем это — и тем самым усугубим мучение; ведь это все равно что признать: всеобщей справедливости не существует. Отважившись на самый страшный бунт, в конце концов признать свое ничтожество, — вот что мучительно.
Достав наугад одну из книг, юноша раскрыл ее — на войне, как говорится — и в глаза бросилась надпись, сделанная в уголке обложки: «Мир должен пасть перед нашей любимой Королеве. На твое вампирское совершеннолетие. С нежными объятьями, Бейхан-Аббадон». На других книгах, которых оказалось не так много, тоже были поздравительные надписи, преподнесённые по разным случаям.
«Не забывай, откуда корни. Моей любимой племяннице и Госпоже. Вечно любящий тебя, Аластор»
«Ты — наша кровь. Помни об этом. Шах. Дагон»
На одной из них, как раз-таки той, обложка которой была серой, в отличие от остальных. На внутренней стороне обложки книги была сделана запись, и Рейджи с удивлением понял, что хотя делали их разные люди, почерки были примерно одинаковыми: та же каллиграфическая идеальность, примерно одинаковые завитки у букв, различался только сила нажатие на ручку — или чем там они были сделаны.
«Порой знания — важнее силы. Нашей любимой желтоглазой. Финник».
Рейджи убрал книги, закрыл шкаф и вышел из комнаты, опять попав в ярко освещённый кабинет, который резко гармонировал со спальней юноши, в которой всегда царил уютный полумрак. Вампир в замешательстве и с тысячью мыслями в голове подошел к книжному шкафу и остановился напротив него, разглядывая корешки книг. Мыслей было много, и привыкший к постоянному адекватному анализу происходящего вампир не мог найти логичное объяснение сразу. У Ровенны были книги, подписанные неизвестными ему людьми, но к самой девушке они относились весьма тепло. Рейджи вспомнил, что Бейхан-Аббадон упоминала о том, что ее брат — Повелитель демонов, и у них есть еще братья и сестры, у самой Аббадон много племянников. Учитывая, что одна из книг была подписана именно Аббадон, можно было предположить, что Аластор, Шах-Дагон и Финник тоже были родственниками. Но все равно, как они связаны были с Ровенной?
Рейджи извлек между книг одну небольшую, в потрёпанной мягкой обложке. В целом, юноша не любил книги в таких обложках, потому мороки с ними было куда больше, но сейчас вампир был рад, что не отдал книжку на реставрацию. Аккуратно положив на стол, он пролистал несколько страниц, кое-где останавливаясь и вчитываясь внимательнее.
«Азазель — это один из первых падших ангелов, который не побоялся Бога и его воли, после чего Архангелам было приказано убить его, но никто не был сильней, чем он, и тогда Бог приказал Архангелу Рафаилу обрубить ему крылья и отправить его в Ад. И сказал опять Господь Рафаилу: «Свяжи Азазеля по рукам и ногам и положи его во мрак; сделай отверстие в пустыне, которая находится в Дудаеле, и опусти его туда. И положи на него грубый и острый камень, и покрой его мраком, чтобы он оставался там навсегда, и закрой ему лицо, чтобы он не смотрел на свет! И в великий день суда он будет брошен в жар». По повелению Бога, он был привязан к пустынной скале.»
Рейджи остановился и внимательнее перечитал эти строки. Он не знал, откуда эта книга взялась в его библиотеке, просто он как-то нашел ее на столе, когда еще был ребенком и забрал себе, потому что был жаден до любых знаний. Его не потребовали ее вернуть, никто даже не хватился, поэтому юноша спрятал ее и изредка вспомнил. Что конкретно заставило его обратиться к книге именно сейчас он не мог сказать, но внутреннему чутью доверял. Кое-где, сделанные от руки записи стерлись и выхватить можно было только отдельные слова, фразы и предложения.
«… Азазель — один из демонов, носящие золотистые глаза. Личная метка демона, его детей и их власти, что они имеют в Аду…»
«Полукровки — дети, рождённые от союза тех, кто может мешаться по крови. Нечисть, падаль для одних, хозяева — для других…»
«Азазель — желтоглазый демон, один из старейших демонов, поэтому он устойчив к святой воде и другим традиционным способам уничтожения демонов и обладает некоторыми уникальными способностями. Долгое время он блуждал в пустыне, разыскивая свою семью. Правил Адом, но был…»
Мысль не продолжилась, и Рейджи не знал, что именно случилось с Азазелем, которого называли Повелителем. Владыка демонов мог с одинаковым успехом быть убит или же свержен, и произошло это явно не так давно —иначе, как объяснить то, что отца Корделии Барая называли Королем демонов.