Настю обнаружили прохожие в 11:10. Ни одного свидетеля ее смерти не нашли. Соседей по лестничной клетке не было дома. Это был будний день, большинство людей — на работе, а детей — в школах. Было холодно для прогулок с целью «подышать свежим воздухом» и сидений на скамейке у подъезда. Наш балкон выходит на безлюдную улицу. Ее крика, если он и был, никто не услышал. Просто тело в домашнем халате. Просто лужа крови на снегу. Просто секунды полета с балкона пятого этажа. И ни одного свидетеля трагедии, вычеркнувшей моего главного человека из этого мира.
Читаю и не верю ни единому слову. Вся эта геометрическая или как там ее простота не укладывается у меня в голове. И, тем не менее, именно так, со слов представителей органов правопорядка, обстоит дело. «Классическое самоубийство» — было брошено мне в лицо. Следующий. Хотелось дать в морду этому господину в форме, просто так — проявить «классическую негативную реакцию» на бюрократию и высокомерие. Стерпел. Наверное, привык терпеть. Один так один. Сам так сам.
Вопросы. Их много. Что она делала дома в такое время? Отпустили с работы, говорят, плохо себя почувствовала. Да, это возможно. У Насти было слабое сердце. Женщина потеряла сына, это не могло не сказаться на ее здоровье. Два раза на моей памяти ей становилось плохо, вызывали неотложку. На работе с ней такого не происходило, но кто знает, все могло случиться. Ее отпустили домой без десяти 11. До дома минут семь ходьбы, значит около 11 утра она была дома. Десять минут… Что происходило? И происходило ли? Почему не сообщила мне, Настя? Она редко звонила мне на работу. Только если забывала купить что-то. Или договориться о поездке на кладбище — к Женьке. Не хотела волновать? Да, это похоже на нее. Не хотела неприятностей у меня на работе — я мог бы наломать дров, если бы меня не захотели отпустить к ней. Наверное, она была более сильной, более мужественной, более выдержанной, чем я. Поэтому старалась справляться со своими проблемами сама, без необходимости не вмешивая меня — более эмоционального и вспыльчивого.
Накануне вечером все было нормально. Я пришел домой около 19.30 — как обычно по средам, после института у меня был урок в школе. Технический труд, не нужный ни детям, ни руководству школы. Равно как и производственное обучение, которым я занимаюсь в институте, каждый раз беспокоясь за ребят, которых приходится заставлять работать на затертых временем и «умелыми руками» станках.
Настя готовила ужин. Курица в духовке, картошка на сковороде — как обычно, к моему приходу почти все было готово.
Малозначащие фразы. «Как дела? — Все нормально». Будними вечерами ни ей, ни мне не хотелось затевать долгие разговоры. Она не выглядела ни расстроенной, ни растерянной. Обычное чуть усталое лицо без улыбки. Завершение рядового трудового дня. После еды она отправилась в большую комнату смотреть сериал, я помыл посуду, потом решил, наконец, починить текший кран — как раз захватил с работы кусок резины для прокладки…
Стоп.
Слезы. Точно, я видел слезы в ее глазах, когда шел за инструментами. Но не придал им значения. Решил, что это реакция на «мексиканские страдания», со многими женщинами такое случается, на том эти сериалы и стоят. У моей Насти тоже бывали приступы сентиментальности, поэтому я не стал допытываться.
А теперь? В чем была причина этих слез? Видела ли она, что происходит на экране? Или думала в тот момент совсем о другом? Может быть, о том, что через несколько часов стало причиной ее гибели? У меня снова нет ответа. Да, этот эпизод мог бы быть моментом истины, если бы я спросил. Она могла бы рассказать мне что-то новое из того, что с ней происходило.
Но могла бы и не рассказать. Могло и не быть ничего. Всего лишь тень прожитых лет, пережитых бед на фоне латиноамериканских красот.
Когда мы ложились спать, все снова было в порядке. Бигуди, крем для лица, ночная рубашка, книга Маргарет Митчелл, «Я гашу свет. Спокойной ночи»… Тот же спокойный голос, ясные синие глаза, легкая улыбка во время чтения… Все это повторялось в точности почти каждый вечер. И всего этого больше никогда не будет… Как не будет и утра следующего дня. Аккуратной челки, делового костюма, серьезного, но доброго лица, прощания до вечера… И глаз, которые смотрят тепло и уверенно… Но видят меня в последний раз.
Пожалуй, хватит на сегодня. Уже мои собственные слезы текут по щекам, и мне приходится делать большие паузы перед тем, как написать еще что-то.