Но мама была на трибуне. Я бросилась к ней, как и все девчонки бросились к своим матерям, хотя в то время мы были уже не маленькими. Нам уже не приходилось набивать лифчики бумажными салфетками, мы уже вполне прилично освоили помаду и тушь для ресниц, каждая из нас уже хоть раз влюблялась, а у некоторых — немногих — был даже кто-то, кого они называли бойфрендом. Мы больше не были маленькими девочками, вцепившимися в материнскую юбку. Но мы были так простодушно, словно подсолнухи, счастливы, так горды победой, что никому и в голову не пришло освободиться из материнских объятий.
И я тоже — мне было тогда двенадцать — понеслась вверх по трибунам. «Мам, — сказала я, а сердце взлетало, как футбольный мяч, который накачивают на колене, — пойдем». Я показала в сторону остальных девчонок и их матерей, которые понемногу тянулись с поля. Одна за другой стали заводиться машины. Мини-вэны и внедорожники трогались с места и уезжали — все отправлялись отмечать такое событие пиццей и мороженым. Победа, победа — сам ритм этого слова заставлял ноги перелетать через три ступеньки. Это был ритм счастья.
— Я не могу, Аура, — прошептала мама. — Я утону. Я утону в этой яркой воде. — И она показала на белые ряды трибун под нами.
У меня засосало под ложечкой, к горлу подступила тошнота. Пожалуйста, мама, ну почему именно сегодня? Ну почему именно сейчас, когда все так хорошо, когда мы выиграли — разве ты не понимаешь, что мы выиграли? Ты видела игру? Понимаешь, что это было по-настоящему? Или ты думаешь, что все это себе вообразила?
— Пойдем, мам, — повторила я. — Давай пойдем.
— Нет, — сказала она. — Нет. Ни за что. Я утону в этой яркой воде.
И когда я повернулась, чтобы показать маме, что идти можно, что это вовсе не вода, она схватила меня за руку:
— Не надо, Аура, пожалуйста. Не ходи туда. В той яркой воде водятся крокодилы.
— Хорошо, мама, — прошептала я, а мои руки покрылись гусиной кожей. Я села рядом, достала из ее сумочки сотовый и сказала: — Я позвоню папе.
— Да, — прошептала она. — Он поможет. Скажи ему, пусть возьмет напрокат лодку.
— Мы еще на футбольном поле, — сказала я папе, когда он взял телефон, который всегда держал в кармане рабочего комбинезона. — И не можем уйти из-за… яркой воды.
Я ждала, что он с беспокойством в голосе скажет: «Сейчас буду», — но он только вздохнул, тяжело и раздраженно, прямо мне в ухо, — так тяжело, что я практически почувствовала, как его выдох обжег мне ухо.
— Аура, я не могу.
— Ты… ты… — промямлила я.
— Я даже не в городе сегодня работаю, Аура. Я сейчас в Биллингсе. И не могу вот так взять и уехать. Послушай, тебе придется самой справиться, хорошо?
Меня всю затрясло. Я до смерти перепугалась. Было такое чувство, что это я сейчас утону. В голове вертелось: «Я не могу, не могу. Ты ведь это несерьезно, так ведь? Как ты можешь перекладывать на мои плечи такой тяжелый груз, словно все кирпичные здания в мире, вместе взятые».
— Тебе придется уговорить ее спуститься, ладно?
— Она не пойдет…
— Пойдет, Аура. Ты просто должна показать ей, что реально, а что нет. Скажи ей, что я попросил довериться тебе. Скажи ей, что это всего лишь эпизод. Она знает, что это значит. Хорошо?
— Нет, — в отчаянии сказала я. — Не бросай нас здесь одних. Пожалуйста.
А мой папа — эгоистичный, бесчувственный кретин — взял и повесил трубку.
Весь мир в тот момент перевернулся. Все вокруг стало омерзительным, запах травы бил в нос, словно химическая вонь жидкости для снятия лака.
— Он скоро будет? — спросила мама. — Он возьмет с собой лодку?
Я начала плакать, потому что к тому времени мир вокруг опустел и мне не к кому было обратиться — на поле не осталось ни тренера, ни девочек с матерями. Никого, только я и мама, но она-то видела совсем другой мир — мир, в котором мне не было места, — и от этого казалось, что она не в нескольких дюймах от меня, а где-то на краю Вселенной. В тот момент я чувствовала себя брошенной — наверное, так чувствовал себя Плутон, когда ученые решили, что он больше не планета, а просто скопление космического мусора.
Мы сидели так несколько месяцев — во всяком случае, такое было ощущение, — а потом наступила тьма, но не потому что солнце село. Нет, там наверху кто-то решил над нами посмеяться, и небо, идеально прозрачное во время матча, наполнилось черными клубящимися тучами. Сильный запах травы был перебит запахом приближающегося дождя.