Сейчас в студии везде висят забранные в рамки черно-белые фото, такие старые, что кажется, будто я перенеслась назад во времени. Как будто сейчас шестьдесят девятый: вот тут старый «фольксваген-жук» — у этой штуки мотор был сзади! — весь обклеенный наклейками, а вот женщина (табличка под фотографией утверждает, что это автопортрет) с длинными гладкими волосами и в такой короткой юбочке, что ее едва видно. Еще фото: натюрморт, но вместо яблок и апельсинов тут «защепки» для сигарет с марихуаной и значки — эмалированные цветы и символы мира «куриный след» с подписями: «Остановите военную машину», «Мы против призыва» и «Нет массовому убийству во Вьетнаме!».
— Что это такое? — спрашиваю я, показывая на фотографии.
— А, фотографии для выставки. — Нелл вздыхает. — Никак не могу отобрать нужные.
— Для выставки?
— Ну да. — Она отмахивается, как будто это для нее ничего не значит — ну вытащила проветриться старые фотографии, и что с того? — Для намечающегося глобального действа, из-за которого весь город на ушах стоит.
— Вы будете участвовать?
— Да, — улыбается Нелл, садясь за стол. — Немного отвлекусь от семейных портретов, благодаря которым оплачиваю счета.
— И какая тема? — спрашиваю я, не понимая общей идеи.
— Тема. — Нелл фыркает. — Моя… жизнь.
У меня волосы дыбом становятся. Глаза шарят по фотографиям, словно какой-нибудь вор по шкафам в поисках ценностей.
— Ваша жизнь? — недоверчиво переспрашиваю я.
— А что? — Нелл смеется. — Думаешь, старуха вроде меня никогда не курила травку и не попадала за решетку во время антивоенной демонстрации? — Она улыбается и наматывает на палец прядь белых волос.
— А это кто? — спрашиваю я, показывая на одну из фотографий.
Сердце бьется где-то в горле. Но я говорю не о молодой Нелл в закрытом купальнике, а о девочке, которую она обнимает, — лет двенадцати-тринадцати, с длинными черными волосами. Они смеются — похоже, они случайно упали на пляже, запутались в ногах друг друга и не могут встать. Они все в песке с ног до головы и выглядят просто невозможно счастливыми, как будто не они только что хорошенько грохнулись, наверняка пообшибав другу локти и колени.
— Моя дочь, — говорит она. Я слышу, что она это говорит. Но в голове, словно резиновые мячи, прыгают слова: «Твоя мать». Потому что это она и есть — Грейс Амброз, родилась 3 апреля 1970 года, — и ей тут меньше, чем мне сейчас. Это моя мать — до того, как болезнь свила гнездо у нее в голове. И это Нелл — в те времена, когда она была матерью Грейс, и все было хорошо, и никто еще не думал, что мама убежит из дому, когда ей не исполнится еще и восемнадцати, и больше никогда не увидится с Нелл.
— Я не знала, что у вас есть дочь, — вру я, взглянув на Нелл через плечо. На самом деле это Нелл не знает, что у нее есть внучка, не говоря уже о том, что эта внучка стоит прямо перед ней, в ее студии, куда она приходит по субботам вот уже пять месяцев, для того чтобы самой выяснить, является ли Нелл тем воплощением зла, каким она представала в рассказах мамы.
— Ну, понимаешь… — говорит Нелл, и ее голос затихает, словно в финале песни, где звук сходит на нет вместо громкого, кульминационного последнего аккорда. — Это все сложно.
— С матерями тоже все сложно, — бормочу я.
— С твоей-то уж наверняка. — Нелл смеется. — Раз уж она тебе такое имечко подобрала — Аура. Когда я его услышала, то сразу подумала, что ты выросла в лесу, но только не в стае волков, а в последней на этой планете коммуне хиппи.
Слава богу, город у нас немаленький. Если бы Мэйберри существовал не только в телевизоре и я бы там жила, то мне ни в жизнь не удалось бы выкинуть такой номер — Нелл знала бы, кто я такая, задолго до того, как я появилась бы у нее на пороге. Или какой-нибудь доброжелатель, встретив маму в кофейном отделе супермаркета, потянул бы ее за рукав и рассказал, как он был в студии Нелл и видел меня там, и разразился бы такой скандал, каких свет не видывал. И в студию я, естественно, больше бы не попала.
Я возвращаюсь к фотографии, на которой запечатлена в точности такая же сказка, в какую я когда-то верила, еще до того, как собственными глазами увидела океан. Белый песок, голубая вода. Тропический рай. В таком месте действительно можно научиться плавать. И здесь, спорить могу, Нелл и мама действительно катались наперегонки на досках для серфинга.
— Ты мне ее напоминаешь, — говорит Нелл. — Мою дочь.