Я мастурбировала в общественном туалете, сразу же после пары. А потом принесла на занятие свой манифест, писанным на тетрадном листе кровью моей разорванной плевы. Не заставляй меня его повторять. Я, может, и помню дословно, но не хочу сейчас краснеть от стыда. Видишь, я еще не цитировала, а уже краснею?
Лесино миловидной личико действительно залилось краской. Андрей посмотрел на это хрупкое, но столь мужественное феминистическое создание и представил, как по ее среднему пальцу стекает кровавая капля.
– Итак, я не сделала ничего плохого, – будто оправдываясь, заговорила красная, как помидор, Леся. – В отличие от юродивого Павленского, я не появлялась на публике обнаженной, ошарашивая прохожих, среди которых могли быть дети с неокрепшей и легко травмируемой психикой. Я не проявляла признаков эксгибиционизма. Я просто выступила с феминистическим манифестом в надежде искупаться в овациях, не сделав ничего, на мой взгляд, предосудительного.
Если честно, я хотела выслужиться и впечатлить преподавателей, фанатеющих от Павленского и ему подобных. И знаешь, к какому результату все это привело? Меня отправили на осмотр к психологу. Удивительные двойные стандарты! Павленский, прибивающий мошонку к брусчатке, – гений, а я, лишающая себя девственности в туалете, – психически нездоровая. Так я разочаровалась в современном искусстве. Не во всех его проявлениях, конечно, но в акционизме уж точно. Я отчислилась из художественной академии, прежде, чем психолог решилась поставить мне диагноз.
Декан факультета лично уговаривал меня остаться, а Константин Александрович, незадолго до моего отчисления признал, что все-таки в моей акции что-то было. «Художника должны щемить, – сказал он мне во время нашего последнего разговора. – Иначе он не получит развития своего таланта. Художник должен быть голодным. Тебе же известно это высказывание? Леся, поверь, ты была самой талантливой из моих учениц, и я должен извиниться за то, что счел твои творческие идеи психопатическими. Мне жаль, что ты нас покидаешь». Я выслушала его и плюнула ему в морду, сказав, что это очередная акция – акция протеста против деградирующего искусства.
Знаешь, сегодня мне стыдно за свой «Особенный первый раз». После отчисления я пережила затяжную депрессию. Мне хотелось покончить с собой. Не только из-за придания огласке моего акта искусства и публичного позора – по многим причинам, о которых я говорить не готова.
Из петли меня вытащил родившийся творческий замысел. Я размышляла над современным искусством и пришла к выводу, что оно в значительной степени подчинено моде. Половина сегодняшних художников – акционисты, не способные написать хотя бы подобие классического портрета. Все писатели уже вовсе и не писатели, а лингвистические дизайнеры. Они не придумывают душещипательные истории, а лишь выстраивают буквы таким образом, чтобы текст звучал складно и соответствовал социальным запросам.
«Критикуешь – предлагай», – ответила я на свои мысли. И мне было, что предложить. Я задумалась над возможными путями развития современного искусства и поняла, что все новое – хорошо забытое старое. Я не говорю сейчас про недавние веяния авангардизма или про более древнюю византийскую иконопись. Я заглянула куда глубже в историю. Древнейшей и, вместе с тем, высшей и наиболее современной формой искусства было Сотворение мира.
Леся с придыханием говорила о своих творческих подвигах. Постыдный отрывок повествования переменился торжественным, и неловкая краска на лице девушки сменилась здоровым румянцем.
– Моделью вашего мира… Только не смейся! – несмотря на собственное предостережение, Леся поймала смешинку и закатилась так заразительно, что и Андрею пришлось улыбнуться. – Моделью вашего мира стал кусок торта «Наполеон». Разорванные на три части слои, склеенные между собой тонкими нитями тянущейся сгущенки, ассоциировались у меня с плоской Землей, соединенной с раем и адом, а стекающая сгущенка…
– …Внематериальные нити, – договорил за Демиурга Андрей, в изумлении открыв рот.
– Не забывай, что я девочка, – подавляя свой смех, произнесла Леся. – Любовалась на кусочек аппетитного торта и придумала целый мир. Тем более, что теория плоской Земли сейчас популярна, пусть даже в большей степени, как анекдот. Хотя, почему анекдот? В Америке даже конференции на эту тему проводят. Вот, что значит, «тупые американцы»! И я никого сейчас не оскорбляю. Просто вспоминаю, с каким упоением произносил это словосочетание один из моих любимых отечественных юмористов.