Существо, похожее на человека, стояло на четвереньках, держась за сдавливающий горло ошейник. Каждый из пальцев обеих его рук был сломан примерно в средней фаланге, что делало тощие руки похожими на леску рыболовных снастей с десятком вдетых в нее крючков. Лицо существа будто плавилось и текло. Глаза попеременно то опускались вниз, вываливаясь из глазниц и обнажая глазной нерв, то медленно возвращались назад наперекор силе тяжести. Нос был закрыт небольшой кислородной маской, а губы крест-накрест заштопаны толстой шерстяной нитью красного цвета.
– Пожалуйста, не пялься так на художника. Если я переживу твой интерес к моему глазному протезу, то его пугают пристальные взгляды, – произнес Ярый, подмечая ошарашенный взор темноборца.
– Художника? – переспросил Андрей.
– Да, конечно. А что тебя смущает? Как видишь, этот малый даже ведет себя, как истинная творческая личность. Мы отрезали ему язык, чтобы он не смог колдовать, но он попросил в знак протеста зашить ему рот. Перфоманс, видите ли.
– Так он колдун? – поинтересовался Андрей.
– Я не смогу однозначно ответить на вопрос, что он такое. Он был колдуном, но для колдовских манипуляций нужны произносимые заклинания и телесные жесты. Чтобы обезопасить себя и его, нам пришлось отрезать ему язык и сломать руки в нескольких местах. Поверь, это не жестокость, а вынужденная мера. Поймешь, если тебе придется столкнуться с его колдовством. Он художник. Сегодня это стало для него более, чем профессией или образом жизни. А теперь милости просим, – Ярый жестами пригласил темноборца войти. – Только не забудь вытереть ноги.
Андрей нерешительно переступил порог, следуя за Пешечем, ведущим на привязи своего ручного художника. Художник несколько раз пытался сопротивляться, останавливаясь и мыча, но Ярый дергал за поводок, и существо кубарем летело по полу, подвывая от боли, после чего поднималось и продолжало послушно следовать за хозяином. Перекатывающиеся по лицу глаза, казалось, не сохранили остатки разума. Художник полз по полу на коленях, показывая своим видом, что от него осталась лишь жалкая потрепанная телесная оболочка.
Картинная галерея представляла собой узкую комнату с низким потолком, до отказа заполненную картинами. Некоторые полотна были прибиты гвоздями к одной из стен, показывая посетителям неровные края небрежно отрезанного холста. Другие висели на стенах в резных деревянных рамках или стояли на штативах. Большинство картин представляло собой портреты, как правило, в полной рост. Фигуры и лица изображенных на них существ были переданы с фотографической точностью. Только масляные краски, мазки которыми были заметны при просмотре в упор, выдавали рисунок.
– Почти все нарисовал он, – сказал Ярый, указывая на своего художника.
– Как он рисует без рук? – поинтересовался Андрей, указывая на крючковатые пальцы существа на поводке.
– Рисует, когда срастаются. А потом все ломаем обратно, – пояснил Пешеч. – Как тебе эти картины?
– Что-то в них есть, – пожал плечами Андрей. – Очень детально прорисованы глаза. По одним только взглядам натурщиков и натурщиц можно судить о их возрасте, эмоциональном состоянии и…
– Да, глаза он любит, – удовлетворенно перебил Ярый.
Андрей внимательнее вгляделся в картины. На них были изображены разумные существа разных сословий и видов. Некоторые единолично с трудом помещались в картинной рамке. Другие ютились по двое-трое. На одной из картин была изображена супружеская пара, слившаяся в поцелуе. Правда, на картине, расположенной от нее справа, целовавшуюся недавно девушку, рвал на части волк с человеческим телом. Вероятно, художник хотел донести этой картинной дилогией чудовищную историю о романе человеческой девушки и оборотня, не сумевшего сдержать кровожадный инстинкт.
В центре комнаты располагалась картина, выделявшаяся на фоне прочих своими размерами. Полотно занимало всю стену от пола до потолка. На нем был изображен плачущий старец, державший в раскрытых ладонях умирающую синицу со сломанным крылом и частично ощипанным боком. Несмотря на текущие слезы, старик показывал изо рта кончик своего языка и готов был то ли что-то сказать, то ли облизнуться. Глаза старику заменяли две свечи, капающий с которых воск превращался в кристально чистые слезы. На этот раз художник решил отказаться от точности изображения глаз. В этой картине он пользовался метафорой, адресованной то ли мучителю с глазным протезом, то ли собственной проблеме с выпадающими глазами.