– Моя немощная оболочка не несет в своем существовании никакого сакрального смысла. Ее смерть после перемещения внематериальной частицы в объект автопортретной живописи была бы правильной с точки зрения логики. К тому же, любому разумному существу, для которого красота и уродство – четко разграниченные понятия, мое тело представится сущим убожеством.
Но если я буду смотреть на этот мир ровно под тем же углом, что и все окружающие существа, то какой из меня художник? Впервые в своей жизни коснувшись палитры с красками и кистей, я понял, что оставить след в сердце разумного существа может лишь по-настоящему живая картина. После нескольких неудачных опытов мне удалось создать шедевр, заключив в холст внематериальную частицу.
Я убивал ради искусства, пряча души в картины, а тела в погребальные ямы. На самом деле мне достаточно было внематериальных частиц, но я счел негуманным оставить в Мидлплэте лишенные разума обезображенные тела.
Однако отказ от рассмотрения мира через призму признания собственных ошибок ведет к творческому застою. Я не говорю, что нужно все время писать, а потом комкать и перечеркивать. Старые взгляды, мировоззрения, художественные приемы имеют право на существование, но только как исторический объект, показывающий развитие и преображение творческой личности.
Итак, я решился на эксперимент. Написав картину, отражающую мое собственное старение, я заключил в нее свою внематериальную частицу, заведомо предполагая, что мое тело продолжит существование в Мидлплэте. И знаешь, к какому выводу я пришел? Нет ничего уродливого в теле, существующем без внематериальной частицы. Напротив, это красиво, хотя бы потому, что является актом творения, равноценного творению Демиурга. Тебе известно что-нибудь про учение о существовании двух форм тел в Мидлплэте?
– Это известно каждому жителю Мидлплэта почти с пеленок, – ответил Андрей, чувствуя, что для дальнейшего диалога со словоохотливым художником ему может не хватить познаний в колдовском языке. – Все объекты природы существуют в двух формах: живое и неживое или, как это называли на старорусских наречиях, одушевленное и неодушевленное.
– Хорошо. А к какой форме относится мое тело? По всем признакам, присущим обеим формам, – ни к той, ни к другой. Таким образом, сам того не понимая, я создал третью форму существования объектов природы. Я выступил творцом, подобным Демиургу, и мне удалось понять его изначальный замысел. Акт сотворения мира – всего лишь удачный творческий эксперимент, визуализация которого – все, что мы видим и знаем.
Андрей сглотнул ком в горле, стараясь как можно скорее подобрать, словно ключик к замку, тот ответ, который художник сочтет правильным. Идеи искусства, акционизма и творческого преображения мира были чужды очерствевшей душе темноборца.
– То есть уничтожение твоего тела – идея Ярого, которая тебе не близка? – в очередной раз попытался поддержать начатую тему Андрей.
– С эстетической точки зрения Валд проповедует реакционную ересь. Но это не единственный возможный взгляд на сущность вещей. Уничтожение моего тела позволит разорвать с ним последние связи, что приведет к многократному увеличению моей колдовской силы и обеспечит мое бессмертие. Творческий эксперимент по созданию третьей формы мы можем счесть успешным и завершенным. Конечно, Валда в данном случае волнуют только возможности использования моей силы в рамках деятельности вампирского Подполья и борьбы за равноправие видов разумных существ. Но кто сказал, что мы вправе судить его за отказ от искусства? Ведь именно он побудил во мне чувства эстетики, послужив источником вдохновения для всех этих картин.
– Послужил источником вдохновения, – повторил Андрей фразу, показавшуюся ему ключевой. – Ты любил своего мучителя?
– До чего же вы склонны сводить все к банальностям, творческие импотенты! – художник рассыпался в оскорблениях и засмеялся. – Глупцы! Стокгольмский синдром, гомосексуальные связи – что только мне не приписывали тебе подобные.
– Извини. Я не хотел обидеть, – замялся Андрей. – Наверное, у нас действительно…
– Зашоренное сознание, – перейдя на русский язык, договорил за темноборца художник.
Очевидно, у этого термина не было аналогов на колдовском языке. Андрей выразил молчаливое согласие. Сравнение с лошадью, чье зрение ограничено шорами уздечки, было столь точным, что у темноборца задергался правый незрячий глаз.
– Да будет тебе известно, что вдохновляют не только гормональные всплески, как некоторых на подвиги.
– Меня имеешь в виду? – почувствовал тонкий намек темноборец.