Алексиков выскочил из-за стола и отобрал у Вильгельма флакон с буроватой жидкостью, из которого тот собирался отпить. Мальчик с силой потянул флакон на себя, но отец влепил ему смачную оплеуху:
– Сколько раз я тебе говорил не пить эту гадость?
– Но Аннато говорил мне, что это лекарство! – с недовольством потирая ушибленное место, загундел Вильгельм.
– Аннато хотел тебя отравить! Я твой отец! Про Аннато забудь! – прокричал Алексиков и швырнул флакон в стену. – Понял?
Вильгельм молчал, продолжая воротить носом.
– Понял? – еще громче воскликнул Алексиков, пытаясь перекричать самого себя.
– Понял, – ответил Вилли и уселся обратно за стол.
– То-то же, – присаживаясь вслед за сыном, удовлетворенно сказал Алексиков. – Так на чем мы остановились? Ты хотел узнать, почему я так долго молчал. После случившегося с Камиллой и со Скрижалью, я продолжал придерживаться идей Аннато. Изменения в нашей жизни усугублялись. Мы стали общаться на международном языке – русском, чтобы от самоидентификации эльфов не осталось совсем ничего. Упоминания нашей былой культуры превратилось в табуированную и позорную тему. Единственное, что мы должны были помнить, – дурные примеры нашей истории, поучительные и кровавые.
К слову, исторические вечерни, я, пожалуй, оставлю. Только в них нужно привнести культурного разнообразия. Но об этом потом.
Почему я решился на изменения? Причин много. От внешнеполитических до любовных. Посмотри вокруг. Ядерные снаряды летят на головы вампиров. В ЕТЭГ, по всей видимости, назревает очередная война. И после этого мы называем себя угрозой? Да разумные существа сами поубивают друг друга, без нашей помощи! Мы играем в совестливых гладиаторов почем зря! Мой сын, отравленный ингибитором роста, не прожил бы и года. И я не голословен! Я видел результаты МРТ его мозга, расшифрованные Аннато. А потом, накануне очередной исторической вечерни в Атриуме, я отыскал в кабинете генералиссимуса вот это.
Алексиков извлек из кармана четырежды сложенный пополам лист бумаги и протянул его темноборцу:
– Читай.
Андрей развернул записку, накарябанную миниатюрным почерком, струящимся симметричными буквами, и принялся с интересом читать: «Дорогой мой возлюбленный, милый Аннато. Пишу тебе с искренним покаянием. Я рада, что мы с тобой последовали эльфийским традициям и сочли необходимым приговорить меня к смертной казни через изгнание в океанские пучины. Не волнуйся: моя жизнь – лишь точка на карте истории, которая в любом случае должна исчезнуть, как должны исчезнуть все эльфы, будучи наказанными за свои преступления. Мы с тобой нарушили так много законов, обеспечивающих баланс в Мидлплэте, что, надеюсь, и ты погибнешь в ближайшем турнире. Если этого не случится, обещай, что займешься воспитанием нашего сына и обеспечишь его жизнь, как последнего представителя эльфийского народа. Уверена, ему придется доживать свой век в одиночестве, на которое мы сами его обрекли. Но это не худшая участь. Родиться и прожить тяжелую жизнь лучше, чем не рождаться. Кстати, я придумала имя для нашего мальчика. Назови его Вильгельм.
На этом я с радостью бы с тобой распрощалась, назвав это письмо предсмертной запиской, но, по несчастному стечению обстоятельств, мой батискаф попал в подводное течение, которое спасло мою бездуховную жизнь. Меня вынесло на близлежащий остров. Духу покончить с собой мне, к сожалению, не хватило. Поверь на слово, милый Аннато: я пыталась себя убить. Но каждую мою попытку сводил на нет безжалостный инстинкт самосохранения. Наверное, из-за него мы, эльфы, бьемся друг с другом на Арене, будучи не способны вырезаться все одним разом. Выявив в ходе попыток утопиться, что обнаруженное мною течение огибает остров и возвращается в наш гидрополис, я решилась отправить к тебе пустой батискаф с этим письмом, брошенным на панель управления.
Я все еще надеюсь, что мне удастся нарваться на диких животных или же быть ограбленной и растерзанной местными жителями. Но в том случае, если этого не случится, я буду ожидать тебя на южном пляже обнаруженного мною острова каждую субботу. Если захочешь встретиться втайне от эльфийского общества и утонуть в моих сладких объятиях, буду рада тебя увидеть. Надеюсь, ты проигнорируешь мои пламенные речи, разорвешь это письмо и останешься верен проповедуемым тобою же ценностям и принципам. Если нет, то готова разделить с тобой твой позор.
Прощай или до свидания. Твоя Камилла».