— Что еще за последствия?
— А ты еще до встречи со мной получила достаточно намеков, — Ковальский посерьезнел. — Помнишь свои галлюцинации? Помнишь, как они сначала пугали и угнетали, а потом стали воплощаться?
Катарина ничего не ответила. Она ни одной живой душе не рассказывала об этом. И даже сейчас не испытывала ни малейшего желания признаваться.
— И еще, я более чем уверен, что из реальности ты уже выпадала — отсюда и целая сумка дорогущих приборов.
Катарина знала, что нужно ответить, но язык не слушался ее.
— Главная проблема недотеп, решивших, что они особенные или избранные — в том, что сами они ничего не могут, на самом деле. Все делает Враг.
— Ну и зачем? — наконец заставила себя выдавить Катарина.
— По мере того, как ты облучаешься тьмой — злой волей Врага — и, в особенности, когда сознательно пользуешься его услугами, твое сродство с ним возрастает. Сначала эхо — основанное на твоей личности, но управляемое Врагом — заставляет Пустоту обманывать твой мозг. Это обычные галлюцинации.
— Дальше, — напряженно ответила Катарина.
— А дальше — галлюцинации начинают материализоваться.
«Значит, это было по–настоящему», — подумала Катарина, вспомнив, как ее злое отражение испортило зеркало.
— Поначалу это не очень опасно, — продолжил капитан. — Овеществленные глюки нестабильны. Их главная цель — сделать твою жизнь невыносимой, вогнать в депрессию и отчаяние. Это что–то вроде психологической обработки, которая позволит и дальше повышать сродство с Тьмой.
— Так что дальше, черт побери?!
— Ну, где–то на этом этапе эхо станет достаточно сильным, чтобы Пустота начала создавать, скажем там, побочные симуляции. Враг тут, в общем–то, ни при чем, просто так работает Пустота, — ответил Ковальский. — Ты можешь зайти в несуществующее место, или обнаружить, что идя в одном направлении, пять раз пересекла одну и ту же прямую улицу. Ты можешь и вовсе на короткое время попасть как будто в другой мир. Он, скорее всего, покажется тебе в чем–то знакомым. Но ты можешь оказаться и в чужой эхореальности — как мы называем эти симуляции. И даже научиться сознательно странствовать по другим мирам. И творить их.
— Да ну? — удивилась девушка. До сих пор Кощей очень точно описывал все произошедшее с ней в последние месяцы. А теперь еще и указал на возможность проверки.
Ковальский хитро улыбнулся:
— Так мы этим и занимались с самого утра! Еще немного, и ты сможешь так без меня. Но я тебе не рекомендую.
— Почему?
— Во–первых, в эхореальности ты как–то больше на виду. Во–вторых, для целенаправленного перехода нужно эхо. А для достаточно мощного эха обычно нужно зачерпнуть вражью силу.
— Так ты до сих пор и не объяснил, чем это плохо, — напомнила Катарина.
— Плохо тем, что когда сродство возрастет в достаточной мере, Враг вытянет тебя из реальности в закрытый мир целенаправленно. Материализует своих прихвостней. А потом любым способом заставит тебя черпать его силу еще и еще.
— Зачем?
— Если долго смотреть в бездну, то она начнет смотреть в тебя, — горько усмехнулся капитан. — Для Врага наш мир настолько же странный и непонятный, как для нас сам Враг. Но рано или поздно — скорее, рано — Тьма сфокусируется на тебе. Повышение сродства станет экспоненциальным — и ты приблизишься к грани, за которой власть Врага над тобой будет абсолютной. Тогда ты «вознесешься», а Враг сожрет то, что делает тебя эспером.
— Что–что сожрет, прости? — переспросила девушка.
— Ну, мы точно не знаем, — смутился Ковальский. — Предположительно, нервные системы эсперов колонизированы некими пустотными формами жизни. Возможно, они еда для сверхмогучего хищника. Другие же считают, что у эсперов просто–напросто есть души. А Враг, стало быть — Дьявол. Как бы то ни было, Тёмное вознесение не означает ничего хорошего. Эспер растворяется во мраке, произведя напоследок сильнейшую волну, от которой «плохеет» сразу многим эсперам. Что–то вроде цепной реакции. И с каждым Вознесением наш Враг становится более сильным… более голодным.
Катарина угрюмо переваривала эти мрачные пророчества.
— Мне очень жаль, милая, — сказал капитан. — Темнодушие — неизлечимая болезнь. Все будет становиться только хуже. Причем, для всех.
— Это если верить тебе, — по лицу девушки можно было понять, что она как раз и не очень–то верит. Или просто пытается создать такое впечатление.
Ковальский задумчиво покивал головой:
— Да, я вижу, тебе нужна демонстрация.
Катарина не успела ответить. Или, может быть, ответила, но тут же забыла об этом. Вновь, как и бывало ранее во время этого странного путешествия, она обнаружила, что не может понять, сколько прошло времени с последнего момента, что она помнит. Она подняла взгляд, не нашла Кощея, и тут же что–то будто притянуло ее взор… Он был там, в бесконечности: невероятно далекий, но каждая черта его облика обрела какую–то болезненную четкость. Неподвижное восковое лицо покойника, или фарфоровая оболочка колдовской куклы, что вдруг перестала притворяться живой — сейчас облик капитана как никогда совпадал с первым впечатлением Катарины о нем… И два провала темных глаз сверлят ее душу вибрирующими лучами злой разрушительной силы, зовут в неизведанные дали, рассказывают заманчивые истории о бездонном черном океане — как тогда, в зеркалах, прежде чем она научилась избегать расставленных отражениями ловушек.