— Но как удается поддерживать секретность, если эсперов так много? — спрашивала Катарина своего «ментора» Дениса Павловича, психолога–инструктора.
— А все очень просто, — отвечал тот. — Вы сами когда–нибудь говорили о своем состоянии вслух или письменно?
Катарина собиралась было ответить отрицательно, но что–то вдруг заставило ее прикусить язык.
— Молчите? — улыбнулся Денис Павлович. — Вот и все молчат. Точно не известно, воля то Врага, или побочный эффект облучения, но эсперы патологически стыдливы во всем, что касается их недуга. Этот блок, впрочем, не абсолютный, но преодолеть его сложно.
— И как можно организовать и держать под контролем эсперов в таких условиях? — удивилась Катарина.
— Ролевыми играми, — ответил психолог. — Не все участники групп верят в предложенные им доктрины. Но все они рады, что не требующая признания, но подходящая им по мировоззрению доктрина вообще предложена!
— Это лишь значит, что они будут себе на уме, — возразила Катарина.
— Отнюдь. Все равно, многие вскоре принимают легенду и соглашаются с правилами. А в случае остальных помогает, скажем так, лабильность человеческой психики.
— А как быть с обычными людьми? — не унималась разведчица.
— «Сливы» случаются. Но настолько… экстравагантная информация легко тонет в информационном мусоре, — ответил психолог. — А сотрудники хорошо осведомлены, что случается с предателями и паникерами.
— И что же?
— Это закрытая информация. — нахмурился Денис Павлович. — Их… штрафуют — вот и все что я могу сказать.
На связь с Мартином выйти не удавалось. Мракоборцы лишь разводили руками, говорили, что будут искать его. Зато, удалось связаться с его заместителем в «Велке»: Катарина послушно сказала в веб–камеру то, что ей приказали сотрудники Управления. У нее ведь была разработанная Мартином легенда о якобы переговорах насчет совместных учений разведгрупп «Велки» и Управления. Ей еще дома временами казалось, что это просто наспех придуманный неправдоподобный бред, в который ни за что не поверят ни начальство Мартина, ни безопасники. Может, поэтому он и замолчал?
Были и неплохие обстоятельства: Аниратак уже много дней вела себя смирно, будто обычное отражение. Осторожные вопросы мракоборцам — она действительно никому не собиралась рассказывать о галлюцинациях, хотя теперь и знала, что они «легальны» — позволили узнать, что после участия в прорыве у эсперов часто бывает период «релаксации». Взор Врага как будто становится замыленным на некоторое время. Но, если не обманываться необоснованным оптимизмом, это значило, что очередная атака Тьмы придется на трудный период в жизни, когда мракоборцы решат, что с нею делать… И что же с нею будет?
Алёна несколько раз в день приходила проведать ее. Катарина старалась больше не раздражаться. Что бы не случилось с сопровождающей, пока спецназ пробивался к ней через сомнища монстров — это не сломало ее внутренний стержень. Она все еще оставалась мракоборцем. И это заслуживало уважения.
Спала Катарина хорошо. Воспоминания о походе в Тюрьму иногда казались неправдоподобными, будто ее преследует тень страшного, подробного сна. Но, вставая по вечерам под горячий душ, она вновь чувствовала засевшие в ребрах, суставах, позвоночнике осколки неземного льда. Наверное, Бездна со временем помиловала бы Катарину, отпустила. Но вот тьма не отпускает тех, чью душу попробовала на вкус.
А утром четвертого дня после похода в Тюрьму в ее комнату, держась за дверной косяк, втащился капитан Ковальский.
В первый момент Катарина и не поняла, что это за чучело мешает ей переваривать завтрак. Потом же она чуть не прыснула: облик капитана вызывал не столько ужас, сколько улыбку — настолько он был исполосован тем нелепым туземным антисептиком, зелёнкой. Ее пятна и полоски усеивали лицо, где оно не было залеплено пластырем. Шею капитана поддерживал медицинский корсет. Бронежилета не было: под новым плащом виднелись заляпанная мазями рубашка да неровные хвосты бинтов. К удивлению Катарины, его лицо выглядело не хуже, чем у некоторых ее академских сокурсников после драк в барах. Наверняка, медики усеяли его швами, но «выбитый» глаз оказался всего лишь немного заплывшим, а «оторванное» лицо сидело на своем месте и даже сохранило способность к мимике, насколько можно было разглядеть сквозь куски лейкопластыря.