Я разжимаю руки. Пальцы скользят по коленям. Я забрался ей под кожу. Я вижу это по тому, как она прикасается к пальцу, сгорая от желания прикоснуться к маленькой нитке.
— Очень похоже на наши сеансы, — говорю я.
Она хмурится.
— Что вы имеете в виду?
Я поднимаю руки и трясу цепями.
— Если бы мы были на равных и могли честно выражать свои мысли, то мои ответы могли бы быть другими. — Я внимательно смотрю на нее. — И, я уверен, ваши вопросы были бы совсем другими.
Она замирает, и, если бы я моргнул, то мог пропустить, как ее руки слегка дрогнули. Я не отрываю взгляд от ее лица. Мы предназначены друг для друга — и никакие цепи, прутья и охрана не могут этому помешать.
На этот раз она прерывает контакт первой и смотрит на настенные часы.
— На сегодня хватит.
Меня охватывает разочарование. Где тот воинственный психолог? Куда делась ее решимость заставить меня взглянуть на мир ее глазами? Доктор Нобл — нарциссистка. Весь прошлый год я изучал ее и разрабатывал стратегию поведения с женщиной, с которой даже не встречался.
С резким выдохом я избавляюсь от нарастающего гнева. Завтра.
Нас ждет еще множество «завтра».
Глава 4
ЗАГЛЯНУТЬ ПОГЛУБЖЕ
ЛОНДОН
Пустой экран смотрит на меня, дразня нажать «Play».
Я ловлю свое отражение в затемненном широкоформатном экране и поворачиваюсь в сторону, разглядывая свои ноги и то, как юбка до колен облегает бедра. В моей голове мелькает мысль — мимолетное любопытство по поводу того, как меня видит Грейсон — затем она благополучно улетучивается, когда я поворачиваюсь к телевизору и нажимаю кнопку, чтобы воспроизвести запись.
На экране появляется изображение ржавой металлической комнаты. Уши улавливают низкий гул. Я прибавляю громкость, а затем останавливаюсь, когда в поле зрения появляется мужчина. Высокий мужчина с пивным пузом, в неаккуратном сером костюме.
Галстук болтается на шее, словно он постоянно его ослаблял. Грязные светлые волосы растрепаны, словно с ними обращались так же жестоко, как и с его галстуком. Он взволновано оглядывает тускло освещенную комнату. Ощупывает потускневшие стены, без устали ища выход, в то время как изо рта вылетает нить беззвучных проклятий.
Затаив дыхание, я смотрю, как он исследует каждый дюйм комнаты, а когда он падает на колени, хватаясь за голову, я вижу это. Вижу, как сверху спускаются тросы. Толстые черные тросы. На конце каждого — наручники. В переплетении кандалов виднеется большая сбруя.
Я лезу в карман и вытаскиваю нитку, которую держу наготове. Затягиваю ее вокруг указательного пальца, наблюдая. В комнате раздается искаженный голос.
— Брэндон Харви. У вас есть шанс освободиться из тюрьмы, которую вы создали. Вы обвиняетесь в растлении детей. Хотя вы победили систему и в глазах закона вы свободный человек, пришло время расплачиваться за свои грехи. Правосудие всевидяще.
— Пошел ты! — кричит мужчина.
— Наденьте сбрую. Затем пристегните наручниками запястья и лодыжки.
Мужчина показывает в никуда средний палец и выкрикивает непристойные слова, и вдруг из акустической системы раздается громкий шум. Панели вдоль стен одна за другой переворачиваются. Словно домино всю комнату покрывают лица детей — маленьких детей.
О боже. Я отшатываюсь, неловко нащупывая кресло, ноги не в состоянии выдержать мой вес.
— Лица ваших жертв будут напоминанием, — говорит голос. — Это ваш единственный шанс искупить вину. Сделайте выбор. Искупление или смерть.
Я пытаюсь представить, что мужчина, которого всего несколько часов назад видела в своем офисе, скрывается за камерой. Мужчина, с которым я виделась на прошлой неделе, похоже, не питает садистских наклонностей, но доказательства передо мной были неоспоримы.
Грейсон — садист.
Более того, он эксперт в области обмана.
Пока меня не затянуло в эти мысли, я достаю блокнот и записываю наблюдения. Мое внимание привлекает громкий лязг, и я вынуждена снова взглянуть на экран — и уже не могу отвести от него взгляд.
Мужчина в костюме выполняет инструкции, он непрерывно ругается, но все-таки заключает себя в сбрую и сковывает наручниками. Когда он оказывается накрепко связанным, тросы натягиваются, отрывая его от земли. Я снова слышу глухой шум, и пол под ним сдвигается, обнажая открытую панель. Из-под пола в комнату поднимается стул.
Но не просто стул… Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть пирамиду вместо сиденья, и вскоре меня осеняет. В голове всплывают далекие воспоминания из уроков истории, на которых говорили об орудиях пыток.