— Следуйте за мной, пожалуйста.
Резкое изменение поведения и эта просьба удивляют меня. Спустя небольшую паузу я встаю.
— Извините, я все еще не привыкну к смене часовых поясов.
Доктор Коллинз только натянуто улыбается в ответ. Упоминание имени Ребекки встревожило его? Сначала я боюсь, что меня выведут из здания, но он сворачивает в коридор и ведет меня в другое крыло больницы.
— Жаль, что вы сначала не позвонили, — говорит он, отодвигая занавеску и жестом приглашая меня пройти первой. Затем он вставляет ключ-карту, и с звуковым сигналом дверь открывается.
— Почему?
— Потому что тогда бы вам не пришлось пускаться в столь долгое путешествие. — Он жестом приглашает меня войти в первую комнату.
Когда я захожу внутрь, мой взгляд останавливается на сгорбленной женщине, свернувшейся в кресле. Ее бессмысленный взгляд устремлен в стену, глаза смотрят невидяще.
— Бекки уже несколько лет не реагирует на лечение, — продолжает он. — Полагаю, что сейчас это называется неполным восстановлением, но вам придется простить мои старые привычки. Я все еще называю это «устойчивостью к лечению».
Я не могу оторвать взгляд от сморщенной женщины — женщины, в которой, несмотря на ее хрупкость и глубокие морщины, я могу различить черты лица Грейсона.
— Мне очень жаль, но она устойчива к лечению от…?
— Шизофрении, — прямо говорит он.
Пол внезапно уходит из-под ног. Я падаю в пропасть, голова кружится, эмоции переполняют, в ушах шумит, и я с грохотом возвращаюсь в настоящее.
Все сразу складывается.
Я чувствую, как доктор наблюдает за мной. Я сглатываю и поворачиваюсь к нему лицом.
— С вами все в порядке, доктор Нобл? — Спрашивает он, с любопытством наклоняя голову.
— Да, простите. Как я сказала, смена часовых поясов. — Будучи врачом, который хотел поговорить с этой пациенткой, я должна была знать о ее состоянии. Ясно, что доктор Коллинз удивлен моей неосведомленностью. И я шокирована тем, что об этом не было упомянуто ни в одной из статей в интернете.
Ответы неудержимым потоком приходят ко мне. Неясное чувство, которое я всегда ощущала возле Грейсона, внезапно обрело объяснение. Именно это он скрывал.
Еще раз пользуясь проявленным ко мне доверием, я говорю:
— Доктор Коллинз, я знаю, что это очень большая просьба, но раз уж я проделала этот путь, могу ли я получить доступ к ее медкарте?
Он внимательно меня изучает.
— Это крайне большая просьба, но я склонен удовлетворить ее. — Он смотрит на Ребекку. — Думаю, в данный момент, это навряд ли может ей навредить.
— Спасибо…
— При условии, что вы будете полностью честны со мной, — заканчивает он.
Момент истины.
— Ее сын — мой пациент.
На его лице появляется понимание.
— Я не знал, что у нее есть сын. — Он думает о чем-то еще недолгое время, затем поворачивается к настенному экрану. Он совершает ряд действий, ругает технологии, а затем берет в руки мобильный телефон. — Эмили, не могли бы вы подойти в палату Бекки Салливан?
Я скрываю свое удивление.
— Еще раз спасибо, доктор Коллинз.
Он смотрит на часы.
— Я надеюсь, она будет в надежных руках во время вашего визита, — говорит он, подразумевая вопрос.
Я киваю.
— Конечно.
— Я вернусь, как только закончу обход.
И я остаюсь наедине с матерью Грейсона.
Я подтягиваю стул ближе к ней и складываю руки на коленях.
— Привет, Ребекка. Или тебе больше нравится Бекки? — Она остается в кататоническом состоянии. Как долго длятся эпизоды? И как часто?
Дверь открывается, и женщина — я полагаю, Эмили — вкатывает тележку в комнату. Она заходит в систему, давая мне доступ только к файлам Ребекки.
— Когда закончите, просто нажмите сюда. — Показывает она на экране.
Я благодарю ее и приступаю к работе, начиная с самых ранних записей. Будучи психологом, я изучаю историю болезни Бекки с профессиональной точки зрения. Ее поведение на протяжении многих лет, согласно данным, по характеру похоже на поведение многих, страдающих шизофренией. Болезнь обнаружили рано, в подростковом возрасте, так как в анамнезе имелась установленная история психических заболеваний. И, как и многие другие, Бекки то продолжала, то прекращала лечение. К девятнадцати годам она окончательно отказалась от лекарств.
Я оцениваю ее как врач. Понимаю ее поведение и даже почему она прекратила лечение. Но как человек, я ненавижу эту женщину.
На личном уровне — потому что я знаю и люблю ее сына — я хочу встряхнуть ее, потребовать ответа, почему она отказалась от лекарств, решив вместо этого заняться самолечением. Здесь было множество отчетов о передозировке героином. Сложить ее болезнь и наркотики — и это создаст невыносимо токсичную обстановку для ребенка.