— Не сегодня.
Растерянно приподнятая бровь — единственный реакция, которую я замечаю, пока я поворачиваюсь к офису. Не сегодня. Словно зная, что я собираюсь сбежать, Грейсон специально снял один из своих щитов, чтобы заставить меня вернуться.
Мне следует прислушаться к сирене, воющей в голове. Но простая истина заключалась в том, что я не в силах. Он делает меня безрассудной.
Я исчезаю в ванной комнате, примыкающей к офису, в то время как сотрудники тюрьмы приковывают Грейсона наручниками посреди кабинета. Стоя у раковины и держась руками за чистую мраморную чашу, я жду, пока утихнет лязг цепей и замков.
Я даю себе достаточно времени, чтобы вернуть свои щиты на место, затем поднимаю подбородок, вхожу в комнату и киваю задержавшемуся офицеру. Он уходит. От глухого щелчка закрывающейся двери офиса моя спина напрягается, щелчок звучит громко и неотвратимо, словно меня заперли внутри.
Отойдя от видеокамеры, я подхожу к краю стола и прислоняюсь к твердому дереву. Обычно я сижу в кресле ближе к нему, но сейчас мне необходимо отдалиться от него и опереться на что-то.
— Ты не включила запись, — замечает Грейсон.
Он не спрашивает, но я слышу в его голосе вопрос. Я прочищаю горло.
— Когда я провожу психоаналитическую терапию, то предпочитаю не делать запись. Я обнаружила, что, практикуя свободные ассоциации, пациенты лучше реагируют, когда за ними не ведется наблюдение.
Грейсон внимательно наблюдает за мной, отслеживая мои движения. Он ждет, как я отреагирую на его обнаженные руки. Раньше, слишком поглощенная собственными эмоциями, я не давала ему достаточной реакции. Я знаю, что он тоже чувствовал эту связь.
Я могла бы подождать, пока он первым начнет разговор, узнать, что побудило его показать сегодня свои шрамы, или я могу начать сеанс, бросившись в омут с головой.
Я тону.
— С чего такое изменение методов? — спрашивает он, заставляя меня встретиться с его холодным взглядом. — Разве я не сотрудничал, док?
Я облизала губы. Спокойный вдох.
— Свободные ассоциации — это еще один инструмент, который мы можем использовать, чтобы раскрыть подавленные эмоции или воспоминания. Его цель не в том, чтобы лечить, а в том, чтобы узнавать.
Он наклоняет голову.
— А что еще ты не знаешь? Если только этот метод не работает в обоих направлениях. Я так много хотел бы узнать о тебе, Лондон. Я хочу узнать, каково чувствовать тебя под собой. Я хочу узнать, каково чувствовать твои волосы в руке…
— Остановитесь.
Он подчиняется. Прижимаясь плечами к стулу, он выставляет руки напоказ. Я ошибалась — а я редко ошибаюсь, — думая, что он скрывает шрамы от стыда. Интеллект Грейсона всегда был моим самым большим противником. Я напрасно полагала, что смогу его просто перехитрить. Он ничего не выдаст мне ни о своем прошлом, ни о себе.
Он лишь кропотливо собирает информацию. Обо мне.
Это закончится сейчас.
— Во время этого сеанса вы также больше узнаете обо мне, — говорю я. — Этот метод работает в обе стороны.
Он садится прямее.
— Нам не нужны эти хитроумные методы. Если хочешь что-то знать, просто спроси. Я отвечу.
— Отлично. — Я отталкиваюсь от стола и передвигаю стул за желтую линию. — Для этого необходимо доверие, Грейсон. Доверие между врачом и пациентом, и я верю, что ты не навредишь мне действиями или словами, и можешь быть уверен, что я также не наврежу тебе.
Он замирает, и ни единый мускул на его лица не дрогнул, что бы означало, что моя близость его нервирует. Но за этой неподвижности я вижу его тревогу. Затем он легко сжимает руку в кулак и кладет ее на стул.
— Я чувствую запах твоего лосьона для тела, — говорит он. Он прикрывает глаза и делает вдох. — Сирень. — Уголок рта приподнимается в ухмылке. — Я попросил одну из поклонниц прислать мне свежие цветы, чтобы они стояли в камере.
Игнорируя провокационное замечание, я сохраняю спокойствие.
— Такое чувство, что сегодня ты защищаешься.
Его улыбка исчезает.
— Это не вопрос.
— Мы практикуем свободные ассоциации. Я могу озвучивать свои мысли так же, как и ты, не сдерживая их.
Он снова смотрит в камеру.
— Ты беспокоишься о том, что можешь узнать?
Я смотрю на свои скрещенные лодыжки.
— На самом деле, так и есть. — Когда я поднимаю взгляд, его поведение заметно меняется. Он становится более напряженным. Более серьезным. Словно ему больше не нужно играть и притворяться.
— Мы можем начать с простой словесной ассоциации, — начинаю я. — Я произнесу слово, а ты скажешь первое, что придет в голову. Суть в том, чтобы не задумываться над ответом. Могу я верить, что ты так и сделаешь?