В наши дни с таким призванием служить только в жаркой адской бездне.
И все же это может быть красиво. Как новый вид искусства.
Я прислоняюсь головой к подголовнику, представляя, как юная, более раскрепощенная Лондон вонзает идеальную копию своей татуировки в шею отцу. Для этого необходимы немалые усилия — чистая сила, порожденная жаждой убийства. У меня начинает кипеть кровь.
Этот мужчина дал ей единственную жизнь, которую она знала, а она в одно мгновение ока его прикончила. Волосы растрепались, кожа блестит от пота, глаза сверкают. А затем на ее лице воцаряется безмятежное выражение. То самое, которое я увидел, когда ее тело обмякло после оргазма.
Я хочу вернуть это. Я хочу видеть это снова и снова.
В штанах становится тесно. Я ерзаю, перемещаю ноющую часть своего тела. Я отказываюсь давать себе разрядку, пока моя прекрасная Лондон мне не подчинится.
— Полчаса до прибытия. — Офицер Майклс оглядывается через плечо. — Когда мы приземлимся, просто дай мне один повод пустить пулю тебе в голову.
Он говорит тихо, чтобы только я мог услышать. Его праведный гнев вызывает у меня улыбку. Он тоже был создан для убийства, но он отказывает себе в этой милости. Вместо этого он выбрал профессию, благодаря которой постоянно ходит по краю, всегда держа указательный палец на спусковом крючке.
Какое мучительное существование.
Я придвигаюсь вперед, и он заметно напрягается.
— Когда придет время, эта честь выпадет не тебе.
Он кривится от отвращения.
— Сдай назад, зэк.
Я подчиняюсь, переводя взгляд на иллюминатор самолета. Прямо над моей головой лежит ящик с моими скудными пожитками, в котором хранится мой билет из этой жизни. Нет, у Майклса не будет такого шанса, потому что для этого есть слишком много других желающих.
Я склоняюсь к окну, чтобы увидеть дугу горизонта. Все, что кажется цельным и бесконечным, имеет изгиб, и всегда кончается.
Нью-Касл приветствует меня дома.
— Всем встать. Суд идет. Председательствует уважаемый судья Артур Ланкастер.
В зале суда раздается громкое шарканье. Скамьи забиты любопытными. Судья — худощавый стареющий мужчина, утонувший в черных одеждах. Он приказывает всем сесть, и я на мгновение оглядываюсь, ища ее взгляд.
Лондон здесь нет.
Назначенный судом адвокат толкает меня, чтобы я смотрел прямо. Сегодня утром он прислал мне в камеру черный костюм и синий галстук. Он требует, чтобы мои татуировки были прикрыты, а волосы аккуратно подстрижены. Как будто моя презентабельная внешность каким-то образом может повлиять на присяжных.
Я вижу на их лицах отвращение. Чтобы найти присяжных, которые еще не знают ужасных подробностей этого дела, пришлось бы проводить судебное слушание в глухой деревне на другом конце света.
— Не смотрите им в глаза, — советует адвокат. — Еще нет. Я скажу, когда будет пора.
Не проблема. Мне нужно взглянуть только в одни глаза. Она будет здесь. Ее экспертные показания будут заслушивать позже, но обычно Лондон присутствует во время всего заседания. Однако я не обычный пациент. Она наказывает меня за поведение — за то, что я знаю о ее грехах.
Она будет здесь.
Под столом я сжимаю руки в кулаки.
Адвокат смотрит на меня.
— Я не буду показывать кадры, использованные в предыдущем судебном разбирательстве, если в этом не будет необходимости, — говорит он. — Это может сработать, а может и не сработать в вашу пользу. Но, чтобы прояснить, — он смотрит мне в глаза, — записей убийства этих жертв не существует, верно?
Ни одной, что обнаружила бы полиция.
— Никаких записей.
— Хорошо. — Он поправляет галстук и встает.
Прошло всего несколько минут с начала судебного процесса, а обвинение, не теряя времени, разыграло самую шокирующую и ужасающую часть спектакля. Стены подпирают фотографии с места преступления, демонстрирующие увеличенные изображения жертв. Жертвы, постоянно подчеркивает обвинитель это слово, вбивая это присяжным в головы.
Называть жертв монстрами было бы слишком иронично.
Но это лишнее, они уже пережили свой суд и его последствия.
Никто не может это отрицать.
— Детектив Фостер, как были обнаружены эти новые улики? — Спрашивает адвокат у коренастого человека за трибуной.
Детектив смотрит на присяжных, когда отвечает.
— Технически это были старые улики. Просто у нас не было достаточно данных для сравнения. В то время обвиняемого не было ни в одной базе.
Признаюсь, я был небрежен. Моя первая попытка потребовала огромных усилий, я все время был на взводе. К тому времени, как я поддался желанию, я был почти низвержен. Изнуренный, уставший бороться с нуждой. Я испытывал неистовую тягу, требующую ответа — какого-то действия, которое нужно было предпринять, чтобы положить конец этим стремлениям. Я никогда не мог себе представить, что стану настолько зависим, что мне придется снова утолить эту жажду.