Наручники сковывают мои запястья. Кровь бежит по суженным артериям, начинает кружиться голова. Перед глазами вспыхивают огни. У меня прерывается дыхание, и я изо всех сил пытаюсь втянуть воздух через ком в горле. Легкие горят.
Янг первый замечает.
— Салливан, все в порядке. Мы подадим апелляцию. Это еще не конец… — Он замолкает, когда у меня начинается припадок.
Все мышцы охватывает дрожь, челюсть сжимается. Я чувствую, как по подбородку стекает пена из рвоты.
— Нам нужен врач! — кричит Янг.
Офицер позволяет моему телу упасть на пол. Наручники впиваются в кожу, тело дрожит. Но, прежде чем мир меркнет, я вижу ее. Смотрящую на меня. Ангел милосердия, который заберет боль.
Лондон наклоняется и прижимает мягкие пальчики к моей шее.
— Он в шоке. Анафилактический шок.
Ее глубокие карие глаза широко раскрыты, когда она смотрит вниз. Я пытаюсь сосчитать золотистые частички. Они расплываются и тускнеют, пока я не теряю ее из виду. Мне удается сказать ей одно слово, пока не гаснет свет.
Убийца.
Глава 18
ОСВОБОДИ МЕНЯ
ЛОНДОН
— Пенициллин, — я просматриваю результаты анализов Грейсона. — Не хотите объяснить, как мистеру Салливану дали данное лекарство, в то время как в его медкарте черным по белому указано, что у него на него аллергия?
Этот вопрос адресовался офицеру, отвечающему за питание Грейсона в тюрьме здания суда. Я задавала этот вопрос всем офицерам, которые контактировали с ним за последние сорок восемь часов. Я не детектив и официально больше не психолог Грейсона, но я добьюсь от них ответа.
Офицер качает головой.
— Мне очень жаль, мэм. Я не знаю.
Я резко вдыхаю.
— Хорошо. Спасибо.
Я иду по коридору, чтобы вернуть анализы в комнату неотложки, но меня останавливает детектив Фостер.
— Вас здесь быть не должно. Я возьму это. — Он забирает карту.
— Я как раз ухожу. — Я пытаюсь сделать именно это, но массивный детектив снова встает на моем пути.
— Что вы здесь делаете?
Я скрещиваю руки.
— Один из моих пациентов попал в больницу, детектив. Я делаю здесь то же, что и вы — пытаюсь выяснить, как это произошло, и, более того, определить, как это отразится на моем пациенте.
Он медленно кивает.
— Знаете, в журнале посещений значится только один человек. Вы. Я нахожу это очень интересным.
— Осторожно, детектив. Кто-то может подумать, что вы намекаете на то, что респектабельный доктор отравил пациента.
— Я ни на что не намекаю. Я прямо спрашиваю, давали ли вы Салливану пенициллин, чтобы отсрочить его перевод.
— Невероятно, — бормочу я себе под нос. — Детектив Фостер, вы хотите, чтобы мне пришлось выполнять работу не только за врачей этой отсталой больницы, но также и за вас. Как вы думаете, сколько людей желают Грейсону смерти? Семья жертв, сотрудники полиции… вроде вас…
— Его уже приговорили к смертной казни, — обрывает он.
— Его приговорили не вчера, — возражаю я. — Похоже, в то время чаша весов как раз склонялась в его сторону. — Я поднимаю брови.
Он тяжело вздыхает.
— Не спешите возвращаться в Мэн, доктор. Возможно, мне придется снова вас допросить.
Я вскидываю руки.
— Ладно. А теперь могу я увидеть моего пациента?
— Никак нет. Салливан находится под строгой охраной. Допускаются только полиция и медицинский персонал.
Он проводит меня в комнату ожидания. Я нахожу стул, который за последние восемь часов я уже стала считать своим. Голова разрывается от усталости, и я на мгновение закрываю глаза.
На то, чтобы доставить Грейсона в «скорую», потребовалось слишком много времени. Больница находится всего в пяти милях от здания суда, и доставка в больницу не должна была занимать пятнадцать минут. Эти пятнадцать минут стоили Грейсону потери сознания.
В темном уголке моего разума шепчет тревожный голос, насмехаясь надо мной. Ты сама этого хотела. Я хотела. Я хотела смерти Грейсона. Я хотела устранить угрозу. Моя стойкость сильнее чувств к нему.
Я моргаю, чтобы избавиться от сухости в глазах. Я не смогла бы пролить слезу, даже если бы попыталась.
Большинство психологов могут ставить диагнозы и лечить пациентов, потому что они о них заботятся. Они обладают чувством сопереживания и черпают из него силы, чтобы отдавать себя и помогать тем, кого мир обычно избегает.
Я не могу сказать о себе того же.
Я не сопереживаю своим пациентам. Я сочувствую им.
У нас с Грейсоном есть что-то общее… мы связаны какой-то темной силой… и все же я знаю, что мы разные. Я лучше его. Я лучше его, потому что сильнее и заслуживаю того, чтобы жить и помогать людям. А чтобы это продолжалось и дальше, он должен проиграть.