Я сдергиваю платье с вешалки и расстегиваю молнию.
— Снимай одежду.
Она отступает.
— Нет.
— Значит, еще два дня в клетке?
В ответ раздается смех.
— У тебя не так много времени. — Она скрещивает руки. — Может у меня и температура, но ты забываешь, что я все еще твой врач. Я вижу, как ты напряжен. Вижу тревожные движения и прерывистое дыхание. То, что меня ждет за пределами этой клетки, намного хуже, чем то, что я испытала внутри нее. И ты знаешь, что меня ищут. Они приближаются, не так ли?
Бросив платье на пол, я подхожу ближе.
— Если ты не разденешься, я сделаю это за тебя. И получу удовольствие в процессе.
Черты ее лица ожесточились.
— Тебя похитили в детстве, — предъявляет она, делая еще один шаг назад. — Вот почему ты отказался говорить о родителях во время терапии.
Я останавливаюсь перед ней.
— Оставим игры разума на потом. — Я бросаюсь к ней, давая секунду на то, чтобы среагировать и отвернуться, после чего обнимаю ее за талию.
Она слишком слаба, чтобы сопротивляться. Я прижимаю ее к полу, завалив на спину, зажав запястья коленями.
— Я надеялся, что мы сможем поработать перед ужином. — Она извивается подо мной, когда я хватаю футболку и рву ее пополам.
— Ты — больной…
— Это мы тоже уже установили. — Я передвигаюсь, чтобы стянуть с нее штаны.
Она отводит руку. Прежде чем я успеваю воспрепятствовать, она замахивается вилкой.
— Можешь отужинать с дьяволом, поехавший ублюдок.
Вилка застревает у меня в животе, под грудной клеткой. Точно так же она когда-то ударила ножом другого мужчину, который осмелился запереть ее в клетке. Я смеюсь над иронией, сжимая столовый прибор.
Она отталкивает меня коленями, затем ползет к двери и, поднявшись на ноги, выскакивает из камеры.
Я переворачиваюсь и собираюсь с силами. Стиснув зубы, я выдергиваю вилку. Рука вся в крови, рубашка насквозь мокрая. Я накрываю рану ладонью. Это больно, но не смертельно.
Я иду по коридору следом за ней, когда слышу крик. Мне не требуется много времени, чтобы найти ее. Она растянулась на полу, попав ногой в веревочную петлю.
Я хватаю ее за штаны и освобождаю, прежде чем перевернуть ее и оседлать ноги.
— Полагаю, ты намеренно старалась избежать жизненно важные органы.
Она плюет мне в лицо, и мне нравится, как подпрыгивают её сиськи от этого движения.
Я провожу языком по нижней губе, пробуя ее на вкус. Затем, накрыв руками ее шею, я наклоняюсь.
— Сладких снов, Лондон.
Я усиливаю нажатие.
Она глотает воздух, и я чувствую пульс под пальцами. Она впиваются ногтями в мои руки. Я наблюдаю, как ее глаза наливаются кровью, когда от давления лопаются сосуды. Когда ее руки ослабевают, я сжимаю сильнее и прижимаюсь губами к ее губам, пробуя на вкус ее поверхностные мольбы, прежде чем она отключается.
Глава 27
ТЬМА
ЛОНДОН
Как только я прихожу в себя, меня мгновенно охватывает паника.
Я не открываю глаза. Я держу их сомкнутыми, моля вернуть это мирное забвение — это блаженное ничто. Но так же, как он украл мой мир, так же он возвращает меня в реальность, помахав нюхательной солью у меня под носом.
Я отворачиваюсь, все еще сонная.
— Почему я не могу пошевелиться?
У меня хриплый голос, горло болит, а шея ноет. По животу прокатывается волна тошноты. Я не могу двигать головой без боли в плечах.
— Ты душил меня. Почему ты просто не убил меня?
Я слышу царапающий звук, и, когда я осмеливаюсь открыть глаза, вижу сидящего рядом со мной Грейсона.
По мере того, как проясняется зрение, проясняются и остальные мои чувства. Мы на веранде, с гор доносится бодрящий вечерний воздух. Сияние задрапированных светильников заполняет пространство, отгоняя темноту. В нос ударяет запах еды, от голода у меня текут слюнки и сжимается живот. Затем я замечаю отсутствие чувствительности в конечностях, и немею от страха.
— Изначально я не задумывал использовать веревку, — говорит Грейсон, беря стакан с водой. — Но не мог устоять.
Я смотрю вниз. Я связана толстой черной веревкой. Она проходит через все тело и врезается в кожу. А еще на мне это чертово платье.
— Сдерживаемая своими собственными установками, — продолжает он. — Своими собственными ограничениями. Как ты избавишься от сковывающих тебя пут, которые ты сама на себя наложила?
Я моргаю, не впечатлённая.
Он пожимает плечами и подносит к губам бокал.
— Строгая аудитория. Я подумал, что метафора уместна. Ты постоянно так туго наматываешь эту маленькую веревочку на пальцы, что перекрываешь кровоток. Точно также ты отрезаешь себя от жизни. За тем ты отправишься в лабиринт, следуя крикам, где найдешь последнее испытание.