Я с усилием делаю вдох.
— Я точно не уверена, — отвечаю я. Перед моими глазами непроизвольно всплывает грязное лицо. — Но я думаю… я думаю, что любила ее.
Честность — это все, что у нас осталось. Что бы Грейсон ни планировал, мой единственный выход — это правда. Он видит меня насквозь, может заглянуть за маску, которую я показываю всему миру. Но в отличие от него, Грейсон меня не осуждает. Во всяком случае, если я признаюсь в самых темных и тревожных сторонах моей психики, это может выиграть мне время.
И если быть полностью честной, я хочу рассказать ему. Его забрали — он понимает, что значит жить жизнью похищенного ребенка, воспитанного людьми, которые его украли… и это восхитительно. Но это также связано с тем, кем он является, и с ответами, которые открылись ему после осознания себя.
Он скользит ладонями по моим ногам. Я чувствую шероховатость кожи. Я хочу этого — и ненавижу себя за это.
— Любила, — повторяет он, как будто пробует слово на вкус так же, как я делаю это мысленно.
— Она показалась мне знакомой, — говорю я. — Как семья. Как…
— Сестра. — Он смотрит на меня.
Как только я слышу это слово, меня пронзает узнавание.
— Миа. — Мелкие детали, быстрые кадры нашей жизни наполняют мою голову. Ее грязные светлые волосы щекотали мне лицо. Ее улыбка. Ее слезы. Ее смех.
Затем…
Он забрал ее у меня. Поток воспоминаний усиливается. Ее вырвали из клетки, увели из подвала, забрали от меня. Мне не нужно восстанавливать все воспоминания, чтобы понять правду.
Она похоронена с другими.
— Лондон, дыши. — Голос Грейсона возвращает меня к свету, и я сглатываю обжигающий комок в горле.
— Я не хочу вспоминать, — признаюсь я. И я, правда, не хочу. Если он пытал ее на моих глазах, если он убил ее… мой разум защитил меня, укрыв от зла, с которым не мог справиться ни один ребенок. Даже сейчас боль, сжимающая мою грудь, настолько чужеродна, что я не могу ее выносить. Я не хочу ее чувствовать. — Она не может быть моей сестрой, — шепчу я.
— Есть только один способ узнать наверняка.
При этих словах мой взгляд останавливается на Грейсоне, привеченный его заявлением.
— Выкопай их, — говорю я. Только на этот раз, когда слова вырываются из моих уст, они имеют совершенно другой посыл. Если у меня была сестра, анализ ДНК это докажет. Это докажет так много…
— Ты никогда не сможешь получить ответы от него, — замечает Грейсон. — Но если ты пройдешь последнее испытание, они тебе больше не понадобятся.
Он кладет голову мне на колени, и меня поражает рефлексивное желание погладить ее. Между нами вспыхивает желание. Я собираю силу воли в кулак, пытаясь хоть немного сохранять здравомыслие.
«Думай». Единственный вопрос, который я бы задала своему отцу, это «почему».
Но вообще-то, я уже это знаю, не так ли? Я на протяжении многих лет изучала и анализировала его расстройство. Девушка, моя сестра Миа, была намного старше меня. Она была ровесницей девочек, похороненных у нас на заднем дворе. Она была того возраста, что его привлекал. А я? Я просто оказалось на пути.
Возникает вопрос: почему он меня оставил?
— Он не любил меня, — рассуждаю я вслух. — Не так, как родители любят своего ребенка. Он ухаживал за мной. Я была проектом. А когда я его подвела, то превратилась в еще одну непослушную девушку-подростка, которую нужно было наказать.
Грейсон сжимает мои ноги, возвращая меня на землю. И я ему позволяю.
— Он собирался убить меня, — говорю я, теперь зная, что это абсолютная правда. Мой отец — единственный отец, которого я знала — ждал, когда я достигну совершеннолетия.
— Если бы ты не убила его первая. — Он находит мой взгляд, задирая платье выше колен. — Чувство, эмоция, которую мы называем любовью, — это всего лишь химическая реакция в мозгу. Реакция, которую мы никогда не переживали, но значит ли это, что мы изверги? — Он уткнулся носом в мои бедра, его губы подняли мое платье выше. Жар опаляет мою плоть. — Мы любим друг друга или просто сходим с ума друг от друга? Я знаю, что я безумец — я без ума от тебя. Одержимость — это гораздо более сильная эмоция, чем любовь.
Пыл его прикосновений усиливается, и меня опаляет жаром. Чувственное ощущение его ладоней на моих бедрах, кожа к коже, пробуждает во мне плотское желание, которое может быть сродни любви. Я хочу Грейсона, несмотря на — или, может быть, из-за — того, что он делает со мной, что никто другой не посмеет.
— Я не родилась такой. — Я отворачиваюсь, мои пальцы отчаянно ищут веревку.