Никакой сдержанности. Грейсон входит в меня одним мощным толчком, прижимая рот к моему, чтобы проглотить крик. Я хватаюсь за его шею, цепляюсь за него, пока он заполняет пустоту. Бедра дрожат от удара, грудь ноет от трения о его плоть.
Он сжимает мои бедра и снова вонзается в меня, сильнее, его поцелуй крадет кислород из легких. Я расстегиваю пуговицы, отчаянно пытаясь убрать все преграды между нами, в то время как он задирает блузку, чтобы полностью открыть меня.
Я дергаю воротник, прерывая поцелуй, и, наконец, стягивая рубашку с его плеч. Затем кладу ладонь на обнаженную грудь. Ощущение грубых косых шрамов — столько же, сколько его убийств — посылает возбуждающую дрожь в мое тело, когда он погружается глубоко в меня.
Это безумное отчаяние возвращается, оно неутолимо. Безумие поглощает нас — больше, ближе. Недостаточно. Никогда недостаточно. Как только он избавляется от рубашки, я пытаюсь приблизиться, мне жизненно важно почувствовать его. Его стон рикошетом проходит сквозь меня, когда он хватает меня за зад и с силой прижимает к себе, приподнимая меня в воздух.
Ноги охватывают его стройную талию, я качаю бедрами, объезжая его, пока он упирается в единственную твердую поверхность, чтобы мы не упали. Все происходящее ощущается грязным, грубым и чертовски прекрасным.
Он хватает меня за волосы, двигаясь навстречу каждому покачиванию моих бедер.
— Блять, — выдыхает он. — Ты, блять, меня ломаешь.
Мое тело отзывается на его слова, сжимая его член, я провожу ногтями по его спине.
— Еще, — требую я.
Он стаскивает меня с контейнера и, поддерживая рукой за спину, врезается в меня сильными порочными толчками, которые сносят мне голову. Я приглушенно стону в его шею, зубы упираются в мышцы, мне нравится, как его пульс бьет по моему языку. Металлический вкус крови наполняет мой рот, и я не уверена, моя ли это или его — прокусила ли я его кожу или прикусила губу — но это доводит меня до грани.
Мы как вампиры, высасывающие друг друга досуха; жидкий огонь опаляет нас изнутри, когда мы истекаем кровью, истощая наши вены. Боль — единственный способ утолить потребность, которую не может удовлетворить секс.
Грейсон упирается спиной в балку, его толчки становятся дикими и безудержными. Я тянусь рукой к его шее, мне хочется почувствовать учащенное сердцебиение, почувствовать себя ближе к нему. Его глаза вспыхивают.
— Сделай это, — бросает он вызов.
Я сильнее сжимаю пальцы, и он опускается на пол, усаживая меня сверху. Я отчаянно трусь о него и трахаю его, пока пульс под моей ладонью учащается.
Власть.
Острые ощущения от лишения жизни — возможность распоряжаться ею — ощущения, как она буквально ускользает из ваших пальцев…
Его рычание вибрирует по всему моему телу, а член твердеет и пульсирует внутри меня. Я отпускаю его горло, и мы оба кончаем. Меня накрывает блаженной волной экстаза, когда я скачу на нем.
Тяжелое дыхание обволакивает мое лицо, на его лице прекраснейшее выражение агонии и удовольствия. Мы гедонисты — и нам нечего стыдиться.
Он сидит на холодном твердом полу, словно в этом нет ничего особенного — словно он к этому привык. Грейсон провел год в тюрьме, но дело не только в этом.
Я прикасаюсь к нему. Начиная с пальцев и заканчивая кончиками ногтей. Я касаюсь его грубых рук, настоящий контраст гладких и потертых шрамов, татуировок, покрывающих руки. Я чувствую, как мышцы под его плотью все еще сокращаются, когда его дыхание выравнивается.
Мои руки скользят по плечам и груди, очерчивая рельефные мускулы, изборожденные шрамами. Я изучаю его тело, и он позволяет мне, удивление в его взгляде поражает меня.
— Кто-нибудь когда-нибудь прикасался к тебя так? — спрашиваю я.
Мышцы его шеи напрягаются от сильного глотка, и я чувствую это движение под ладонью, когда провожу по его шее.
— Никогда, — отвечает он хриплым голосом.
— Я хочу знать каждую частичку твоего тела, — говорю я, касаясь пальцами его рта. Я провожу пальцем по нижней губе, наслаждаясь мягкостью, голодом, который поднимается во мне.
Я медленно подхожу к нему, накрывая его рот и с любовью пробуя его на вкус, как будто мы делимся секретом — делимся пониманием друг друга, к которому никто другой не может получить доступ.
Когда я отступаю, я чувствую, как сильная рука прижимается к моей груди, моему сердцу.
— Оно бьется быстрее моего, — признает он. — Означает ли это, что ты любишь меня?
— Тебе нужно официальное заявление?