Ее запястья в грязи и синяках. Под цепями виднеются темно-красные кольца засохшей крови. Я тащу ее к тонкой сосне и обвязываю цепь вокруг ствола. Ее хныканье начинает меня беспокоить.
— Ты не какая-то слабая несчастная жертва. Ты знаешь, почему ты здесь.
Она издает крик. Это крик разочарования, а не страха. Она плечом отбрасывает со лба спутанную челку.
— Когда я освобожусь… — она замолкает, в ее тоне ясно слышна угроза.
Я беру лопату и смотрю на нее.
— Я буду ждать тебя. — И втыкаю лопату в землю. — Здесь нет всего, что бы я хотел, — говорю я ей, бросая землю в кучу. — Большинство вещей я добавлял в список мысленно. Пришлось сделать некоторые исключения. Но я построил для тебя прекрасную трехмерную модель. Собственную головоломку. Твою собственную ловушку, Лондон. — Я смотрю на нее. Она дрожит у дерева, прижав колени к груди. — Не могу дождаться, когда ты ее попробуешь.
— Ты не сделаешь это, — говорит она. — Все перепуталось. Нет камеры. Я тебя знаю, Грейсон. Где страх? Где фотографии моих жертв? — Ее голос пропитан гневом. — Нет. Ты не можешь сделать это, потому что это противоречит твоим убеждениям и схеме действий.
Я останавливаюсь, чтобы посмотреть в ночное небо.
— Как я уже сказал, пришлось сделать некоторые исключения. — Я снова копаю, наслаждаясь ощущением черенка, трущегося о ладони. — За тобой тянется длинный след жертв, Лондон. Я позволю тебе самостоятельно вспомнить их лица.
— Ты садистский ублюдок, никаких жертв нет!
К тому времени, как яма вырыта, солнце начинает выглядывать из-за деревьев. Затихли сверчки. Лес спокоен, нас окружает свежий утренний воздух. Я бросаю лопату и затаскиваю деревянный ящик в только что выкопанную землю. Придется использовать ящик для перевозок. Сам по себе это не гроб, но этого будет достаточно.
Я прибиваю еще несколько досок по бокам, чтобы закрыть зазоры, затем вылезаю и становлюсь на колени перед Лондон. Она истощена. Ее одежда была покрыта грязью, а сама она дрожит. Ее голова опущена, и я кладу руки на ее щеки, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Ты можешь положить конец нашей боли, — говорю я. Я потираю ее щеки большими пальцами, убирая следы засохших слез. — Покайся, Лондон. Освободи себя. Признай правду о том, кто ты и что сделала, и на этом все закончится.
Ее взгляд сосредотачивается на мне. Затем она плюет мне в лицо.
— Ты не мой гребаный священник.
— Отлично. — Я освобождаю ее запястья и поднимаю на ноги. — Увидимся в аду, детка.
Ее крики усиливаются, словно у нее появляется второе дыхание. Я тащу ее к ящику.
— Лондон Грейс Нобл, вы виновны в укрывательстве убийцы. Вы осквернили жертв своего отца, похоронив последнюю девушку и сохранив останки всех жертв в секрете. Вы прятались за законом, используя его как щит. Таким образом, вас ждет та же участь, что и жертв вашего отца.
— Сволочь! — Она рывком отталкивается от меня. — Ты лицемер. Ты убивал людей и хоронил их. Как и он.
— Нет. Это были не люди — они были монстрами. Девочки, которых твой отец так нагло забрал из этого мира, были невинны. Девочки, которые не прожили достаточно долго, чтобы кого-то обидеть. И все это время ты молчала о них, как о грязном секрете. Ты заслужила наказание хотя бы за это. Следует похоронить и забыть о тебе, как и о них.
Я опускаюсь и обхватываю ее за талию, перебрасывая через плечо. Она бьет меня кулаками по спине, когда я прыгаю в яму. Ее миниатюрное тело достаточно легко запереть в ящике. Я захлопываю крышку.
— Да пошел ты… — кричит она. — Ты обманул меня. Ты солгал мне. Выпусти меня! Пожалуйста. Боже, Грейсон… не делай этого.
Мои руки дрожат, когда я забиваю первый гвоздь, запирающий ее внутри.
— Я не лжец, Лондон. Я сказал тебе это еще в первый день. Пришло время встретиться со своим истинным «я» и принять его, принять обманщицу, которой ты всегда была.
Грохот превращается в приглушенные удары, когда я засыпаю ящик землей. Я засыпаю яму более чем на четверть. Этого веса достаточно, чтобы удержать ее внизу. Ее крики еле слышны, и сделав последний бросок почвы на могилу, я ложусь на свежую землю.
И жду.
Глава 22
МОГИЛА
ЛОНДОН
Я похоронена заживо.
Паника — это живое существо, обитающее со мной внутри этой гробницы — единственное в кромешной тьме, что говорит мне, что я все еще жива. Я прижимаю ладони к дереву. Мое дыхание отражается от крышки, грудь горит, когда я втягиваю воздух.
Занозы цепляются за кожу. Боль обостряет мои чувства.
Он не может позволить мне умереть.
Но я смотрела видео. Я была свидетелем того, на что пошел Грейсон, чтобы исполнить свои наказания.
Меня снова обуревает страх, и я бьюсь о дерево, отчаянно пытаясь ощутить вкус свежего воздуха.
— Помогите!
Сквозь щели в досках в рот и глаза сыпется поток грязи. Я в панике вытираю лицо. Бью локтями о ящик. Я чувствую, как боковые стенки смыкаются. Коробка сжимается, поглощая меня. Вот дерьмо. Я сильнее нажимаю на крышку, предплечья горят от напряжения.
Сверху ссыплется еще больше грязи. Я ощущаю песок между зубами и поворачиваю голову, чтобы сплюнуть. Между тревожными вдохами я слышу, как что-то ползет по ящику. Двигаясь по рыхлой грязи, пытаясь найти путь внутрь. Ожидая, пока их еда сгниет.
О Боже. Я не могу так умереть.
Бремя незавершенной жизни — тяжелый груз, давящий на мою грудь. Болезненное сжатие усиливает беспокойство, пока я не начинаю задыхаться.
Каждый быстрый, сдавленный вдох я делаю с осознанием того, что он может быть моим последним. Каждый вздох содержит все меньшее и меньшее количество жизненно важного кислорода, которого жаждут мои легкие.
Успокойся.
Я повторяю это в голове, задерживая дыхание, заставляя себя успокоиться — расслабляя каждый мускул и каждый орган, жаждущий воздуха.
Дыши.
Я делаю неглубокий вдох. Медленный и ровный. Губы дрожат. Слезы текут из уголков глаз, а тело покалывает: организм переполняет адреналин. Головокружение сменилось эйфорическим спокойствием.
Я ненадолго задерживаюсь в этом состоянии. Прислушиваюсь к медленному дыханию. Чернота — густой и бесплотный кошмар. Тонкая хлопковая паутина опутывает разум, абстрагируя от происходящего. Кажется, будто прошли часы, пока я переключалась между двумя состояниями. Паникой и покорным принятием.
По мере того, как плывут мысли, я вспоминаю все, что откладывала на потом. Невыполненные цели. Мечты. Счастье.
Вырывается слабый смешок. Я учила пациентов не стремиться к чему-то столь эфемерному и бессмысленному, как счастье — это идея, а не цель. И все же я здесь, смотрю смерти в лицо, жалея, что не была немного более легкомысленной и счастливой.
Но на этот вопрос никогда не было ответа. На тот, который каждый задает себе: что сделает меня счастливой? Муж? Ребенок? Я фыркаю. На самом деле, об этом я не жалею. Я никогда не смогла бы прилагать достаточно усилий и уделять времени чему-то настолько всепоглощающему, как материнство.
Тем не менее, меня бесит тот факт, что меня лишили такого шанса. Жестокое напоминание о том, что я сама выбрала Грейсона. Я выбрала эту судьбу.
Я делаю вдох, чтобы наполнить легкие, и моргаю в темноте. Сожаление — это слабость. Я не могу позволить себе быть слабой.
Кроме того, у меня есть более насущные проблемы, чем мелочные сожаления.
Например, тела, закопанные на заднем дворе земли, зарегистрированной на мое имя. Я всегда планировала переместить их, избавиться от них… и теперь это тоже решит кто-то за меня. Девочек найдут. Кто-то купит мой семейный дом и снесет его. Перестроит. Перекопает сад мертвецов, и, слыша мое имя, люди будут вспоминать этот фильм ужасов, а не работу, которой я посвятила свою короткую и бесполезную жизнь.
С осознанием этого наступает паническая атака, захватывающая все чувства. Темнота смыкается, царапающие звуки усиливаются, от ощущения, что под кожей ползают жуки, из горла вырывается яростный крик.