Из меня вырывается трескучий смешок. Я смотрю на ключ, вытатуированный на плоти, пока не затуманивается зрение. В уголки глаз попадает пот, и меня словно игла пронзает боль.
Он знает меня.
Я скрывала уродливую и мерзкую суть под маской тщеславия. И все же он ее увидел.
В моей профессии прошлое может иметь такие же ужасные последствия, как и неправильный диагноз. Стыд является причиной большинства грехов.
Вращаясь и мерцая, как танцующие звезды на черном небе, ключи отражают отблески прожекторов. Два фонаря освещают стеклянный контейнер посреди поляны. Резервуар, до краев наполненный чем-то похожим на воду. Над ним подвешен полуобнаженный мужчина.
Он кричит, борясь с путами.
— Помогите!
Я пытаюсь повернуться, чтобы вернуться в лабиринт, но голос Грейсона меня останавливает.
— Под твоим пациентом находится смертоносная смесь, содержащая высококонцентрированную серную кислоту. Смертельная концентрация, способная растворить плоть и кости. Чтобы помочь ему, Лондон, нужно соблюдать правила. Если ты сочтешь, что его жизнь достойна того, чтобы ее спасти.
— Пошел ты! — Я оглядываюсь, пытаясь понять, где он. Цепляюсь за бисер на шали, накинутой на плечи, и тяну за него. Она рвется, и стеклянные бусинки падают на землю. — Как мне его спасти?
— Есть путь, по которому ты должна пройти. Камни укажут дорогу. Встань на каждый и выбери ключ. После сделанного выбора, пациент будет либо опускаться, либо подниматься выше. — Он делает паузу. — Я отобрал для вас два особенных ключа. Один сбросит его вниз, другой — спасет.
Как мне узнать, какой из них какой?
Дыхание обжигает грудь, я смотрю на контейнер. Внутри виднеется лабиринт спутанных и переплетенных трубок. Господи.
— Примешь слишком много неправильных решений, и твой пациент погибнет смертью, очень похожей на смерть его жертв. Но каждое искреннее признание, которое ты получишь от него, наставляя на путь истинный его черную душу, отодвинет его дальше от роковой смерти.
Я провожу рукой по волосам.
— Что он сделал? — Кричу я. — В чем заключается его расстройство?
— Я невиновен! — Плачет мужчина.
— Заткнись! — Я смотрю на ключи. — Скажи мне, Грейсон, или я не буду знать, как ему помочь.
Я жду. Холодный воздух покалывает кожу. Наконец, голос возвращается.
— У Роджера особая парафилия9. Это педофилическое расстройство, но я уверен, что ты обнаружишь множество других пороков под этой гнилой плотью.
Я киваю себе. Хотя педофилия не моя специальность, у меня были два пациента с таким диагнозом. Меня мутит. Есть несколько парафилий, от которых меня тошнит. Грейсон сделал мудрый выбор. «Я не могу этого сделать».
— По крайней мере, семеро детей пострадали из-за болезни Роджера, — продолжает Грейсон. — И четверо были убиты, вырваны из этого мира руками Роджера. Их останки растворены и захоронены. Ему было предъявлено обвинение только в отношении одного — его племянника, — но суд не возбудил уголовное дело из-за недостаточности доказательств.
На ослабших и дрожащих ногах я ступаю на первый камень.
— Почему ты просто не предоставил властям доказательства?
— Этот человек не проявил пощады к своим невинным жертвам, а значит и сам ее не заслуживает.
Точно. Я пытаюсь вразумить психопата.
— Я не могу этого сделать. Ты знаешь, я не могу этого сделать…
— И последнее, — обрывает меня Грейсон. — Ты должна знать, что последняя жертва Роджера, мальчик по имени Майкл, до сих пор не найден.
Я смотрю на человека, болтающегося над контейнером с кислотой. О боже.
Акустическая система со скрипом выключается, пока я балансирую на камне, обретая равновесие.
Сверху доносится вопль, и я слышу агонию в нем. Крик, вырванный из бездны нескончаемой боли. Это заставляет меня поднять руку.
Я балансирую на камне, цепляясь босыми ногами за зазубренный край, и дотягиваюсь до первого ключа.
«Прости меня».
Кончики моих пальцев касаются ключей, прежде чем я хватаю один из них. Закрыв глаза, я дергаю вниз.
Скрежет эхом разносится по поляне, а затем тело Роджера дергается и падает. Он кричит, и он неровного вопля я стискиваю зубы.
— Стой-стой! Не делай этого. Ты убьешь меня.
Я дышу сквозь тошноту, поднимающуюся внутри живота.
— Если я не попробую, он все равно убьет тебя. — Я перехожу к следующему камню и встаю на носочки, моя рука дрожит под подвешенными ключами. Пламя лижет поясницу. В игре Грейсона нет логики. Один из ключей может освободить этого человека, или все они могут приговорить его к смерти.
Я хватаю бронзовую фигурку и тяну.
Роджер опускается еще на дюйм.
Дерьмо. Запаниковав, я пропускаю следующий камень и изучаю бак. Он выше меня. Может, шести футов высотой и выглядит как вертикальный аквариум.
Господи. Грейсон чертовски хорошо изучил меня, чтобы создать соответствующее испытание. В моем офисе был аквариум, который служил источником спокойствия. И теперь он превратил его в смертельную ловушку.
Не обращая внимания на мольбы мужчины, я осматриваю остальное. Закрепленный наверху деревянный брус заставляет Роджера парить в воздухе, толстые металлические тросы удерживают его вес, торс опутан кожаной упряжкой.
Это виселицы палача. Простая, но надежная конструкция. Я хожу по периметру, изучая ловушку Грейсона. Ища способ освободить Роджера, не опуская его в чан с кислотой.
— Пожалуйста, помогите мне, — умоляет он.
Даже если бы я была достаточно сильна, чтобы отодвинуть эшафот и оттащить его от резервуара, Грейсон бы этого не допустил. Как будто в ответ на мои мысли, на ловушке скрипит шестерня, и Роджер приближается к жидкости.
— Боже… вот дерьмо… — Всхлипывает он, его дряблое, молочно-белое тело дрожит от жалких криков.
— Господи. Заткнись. Просто заткнись. — Я убираю волосы с лица. — Почему бы тебе не помочь мне, Роджер? — Говорю я, решая вернуться к третьему камню. — Расскажи мне о себе. Как и я, ты здесь по какой-то причине. Мы влипли оба, хорошо?
— Хорошо, — уступает он.
Пока он рассказывает о том, что работает в местном супермаркете, упаковщиком мяса, я считаю камни впереди меня: три. Я прикидываю, сколько дюймов осталось до того, когда ноги Роджера коснутся серной кислоты. Может, пять… Я не могу сказать точно.
Вдоль навеса из веревок висит еще несколько ключей, но с камней их не достать. «Соблюдай правила». Но Грейсон не следует правилам. Он их ломает. Он нарушает законы общества. В случае с Грейсоном, каждая деталь — это тест.
Я отрываюсь от камня и прыгаю, взмахнув рукой.
— Что ты делаешь?
— Тише, Роджер. — Я снова подпрыгиваю и утаскиваю за собой ключ.
Раздается глубокий стон, исходящий от шестерен, затем Роджер опускается. Даже ниже, чем в прошлый раз, пальцы ног задевают поверхность. Его яростные возгласы сводят меня с ума, и я кричу. Вцепившись руками в волосы, я вырываю их с корнем.
Я потерялась в море ключей. Лязгая наверху, они переливаются насмешливой мелодией. Их слишком много.
Я прижимаю ладонь к животу, черное атласное платье становится слишком тесным. Я с усилием наполняю лёгкие воздухом. «Ты думаешь, что стоишь выше того, чтобы лишить человека жизни?» Вопрос Грейсона не дает мне покоя. Пор какой-то причине он выбрал именно эту жертву… Почему?
Я ступаю на камень, босые ноги покрыты волдырями и ноют от боли.
— Расскажи мне о своих жертвах, Роджер.
Я замечаю, как он замирает в темноте. С такого расстояния и без очков я вижу только силуэт, но я могу прочитать его манеру поведения, то, как напрягается его жестко закрепленное тело.
— Зачем? Какое они имеют значение?
Никакого отрицания. Никакого раскаяния. «Какое они имеют значение». Если бы этот человек сидел в моем кабинете, я бы сделала заметку исследовать антисоциальный спектр, чтобы определить, проявление ли это какой-то конкретной психопатии. Но мы не в моем кабинете, и у меня есть время только признать, что она есть.