Кто-то должен владеть этим страхом, этой властью. А те, кто слишком слаб, чтобы смириться с естественным порядком, могут лишь прятаться и осуждать из своих безопасных уголков. Мы боги, и нас нужно бояться.
Я смеюсь про себя.
Или, возможно, я просто ненормальный.
Глава 50
РАЗДЕЛЕННЫЕ ОКЕАНАМИ
ЛОНДОН
Существует причина, по которой я не вожу машину.
Я ругаюсь и пытаюсь одновременно рулить и переключить передачу на крошечной арендованной иномарке, которая при этом скрежещет. Я виляю не на ту полосу и быстро выравниваю машину.
— Черт возьми.
Я ужасный водитель.
Я приземлилась в Дублине час назад, и все было прекрасно, пока я не обнаружила, что утром поезда или автобусы до Келлса не ходят. Время уже поджимало, и единственным выходом было подавить страх и арендовать машину. Я использовала кредитную карту Сэди, и вот теперь я пробираюсь по извилистому двухполосному шоссе в предрассветные утренние часы.
Тяжелая чернота, окутывающая небо, не помогает, вокруг туман и фары еле освещают дорогу впереди.
Должно быть, я сошла с ума.
Безумием было вообще садиться на рейс до Ирландии, но я еще и надеялась выследить мать Грейсона. Что я ожидаю найти?
Проверяю время на одноразовом телефоне. Почти 5:00 утра. Поиск по имени Ребекка Салливан выдал мне ее последний известный адрес. Я могу только надеяться, что она все еще там, и, когда я заявлюсь к ней в такой час, она не захлопнет дверь перед моим носом.
Я зашла слишком далеко.
В буквальном смысле.
Я замечаю впереди небольшой дорожный знак, сбрасываю скорость и, как улитка, сворачиваю. Уличные фонари освещают путь через вереницу одинаковых кирпичных таунхаусов. Я нахожу дом, в котором, по последним сведениям, жила Ребекка, и паркуюсь у дороги.
Размеренно дыша, цепляюсь за руль. Затем, наконец, отрываю пальцы и оставляю тепло машины. Хлопок дверцей машины разносится по причудливому району. Тряся руками, я думаю о резинке в кармане пиджака, пока иду по подъездной дорожке.
Я почти у двери, когда лай собаки заставляет меня вздрогнуть, и на крыльце загорается свет.
— Дерьмо.
Я замираю на месте. Неуверенная в том, что сейчас произойдет, или что мне делать дальше.
Открывается входная дверь.
— Кто вы?
Голос женщины огрубел, как будто она курила большую часть своей жизни. У нее сильный северно-ирландский акцент, напомнивший мне мелодию, которую я иногда слышу в глубоком голосе Грейсона. Меня пронизывает фантомная боль.
Я делаю шаг вперед, поднимаю подбородок.
— Здравствуйте. Меня зовут… — Я останавливаю себя, чтобы не произнести по привычке свое имя. — … Сэди Бондс. Я работаю в американских правоохранительных органах…
Она усмехается.
— Да, я это вижу. Что вам надо в такую рань, черт возьми?
В тусклом свете я с трудом различаю ее лицо, но она одета в бледно-розовый халат, ее волосы с проседью собраны в беспорядочный пучок. Она с усилием пытается успокоить черного лабрадора и, наконец, хлопает в ладоши, чтобы отправить скулящую собаку обратно внутрь.
Я засовываю руки в карманы, холодное утро и нервозность заставляют меня дрожать.
— Ребекка Салливан?
— Ради всего святого, — бормочет она, закрывая дверь. Когда она поднимает глаза, я могу ясно различить белый шрам вдоль щеки. Она быстро склоняет голову, чтобы закрыть лицо волосами. — Я думала, что вы давно оставили это дело. Его здесь нет. Давно не имел ничего общего со своей матерью. — Она снова усмехается. — Чертовски дольше, чем «давно».
Мои плечи опускаются, напряжение оставляет меня. Это не мать Грейсона.
— Простите, что побеспокоила вас, мэм.
— Подождите-ка, — она запахивает халат и туго затягивает пояс. — Что вы вообще хотели от Бекки?
Она не его мать, но знает, где она.
— У меня есть вопросы. То, что знает только она, что могло бы помочь властям…
— Вы не получите никаких ответов от Бекки, говорю вам. С таким же успехом можете возвращаться в Штаты. Мальчик больше сюда не приедет. Не после того, что с ним сделали.
Я прищуриваюсь, пытаясь уследить за ее быстрым потоком слов с акцентом.
— Вы знаете, где я могу найти Ребекку?
Она машет рукой в воздухе.
— Она слетела с катушек. — Когда я поднимаю бровь, она уточняет. — Бекки в сумасшедшем доме. И скатертью дорога.
Как выяснилось, женщина, в настоящее время проживающая в доме Ребекки, была ее единственной живой родственницей, которая заботилась о ней до тех пор, пока не перестало поступать пособие по инвалидности. Насколько я поняла, Бекки стала обузой, и сестра позволила больнице ее забрать. «И скатертью ей дорога» были ее последние слова перед тем, как она захлопнула дверь перед моим носом.
Еще один час отважного вождения, и я въезжаю в «Мидоу Хэлс Сервис», психиатрическую лечебницу на окраине Дублина. Я объезжаю парковку, пока не нахожу место, а затем пытаюсь найти в интернете отделение, в которое мне следует обратиться.
Согласно информации на сайте, лечебница еще не открылась. У меня вырывается разочарованное проклятие. Я поспала в самолете, и сейчас была слишком взвинчена и выбита из колеи, чтобы отдохнуть. Какого черта я здесь делаю…
Следующий час я провожу за чтением новостей в Интернете, и когда захожу на сайт местной газеты, мое сердце сжимается. ФБР получило ордер на обыск моего офиса. В отчете говорится, что агент Нельсон возглавил поиски.
Никто и не сомневался.
Я оставила тебе сюрприз, Нельсон.
Теперь я задаюсь вопросом, не была ли его забота о моей безопасности связана с тем, что он хотел убрать меня с дороги.
Я отправляю сообщения Лейси и Янгу, прося убедиться, чтобы хотя бы один из них присутствовал во время обыска. Когда ни один из них не отвечает, меня охватывает чувство тревоги, но потом я вспоминаю о разнице во времени. Дерьмо. Я отправляю еще одно сообщение с просьбой удостовериться, что ФБР не лезет в файлы моих пациентов.
Я с трудом втягиваю воздух в легкие.
Кассеты пусты.
Но беспокойство все равно не покидает меня полностью. Это не первый раз, когда я обманываю себя ложным чувством безопасности. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что кто-то другой, а не Нельсон, обнаружит мой тайник за картиной Дали. Но все, что там есть, не может быть использовано в качестве улик. Единственное в чем меня можно обвинить, это в чрезмерной навязчивой привязанности к пациенту.
Я была осторожна, обставляя сцену.
Я слышу хлопок дверцы машины, и это привлекает мое внимание. Подняв голову, я замечаю мужчину, идущего к учреждению. Я быстро кладу телефон в карман и беру ключи. Выйдя из машины, я следую за мужчиной ко входу в здание.
— Извините, — говорю я, бегом нагоняя его.
Он оборачивается, холодный ветерок ерошит тонкие белые волосы.
— Да? Как я могу вам помочь?
— Вы американец. — Это звучит как обвинение, и мужчина улыбается.
— Так и есть. Вы заблудились?
— Нет, извините, — говорю я, собираясь с мыслями. — Я здесь, чтобы навестить пациента.
Его улыбка становится все тоньше.
— Посещения разрешены с девяти.
Он поворачивается, чтобы уйти, и я пытаюсь снова.
— Прошу прощения, но я здесь ненадолго… и мне очень важно увидеть этого пациента. Не могли бы вы хотя бы подсказать мне, с кем поговорить, мистер…?
— Доктор Коллинз, — поправляет он. Во мне разгорается искра надежды. Я чувствую родство с ним не только потому, что он мой земляк, но и потому, что он коллега. — А вы?
Я протягиваю руку.
— Доктор Нобл.
Чем я рискую? Мне нужно, чтобы он мне доверился.
Доктор Коллинз пожимает мне руку и кивает в сторону входной двери.
— Проходите. Поговорим внутри. Сегодня утром чертовски суровая погода.
На моем лице мелькает улыбка.
— Спасибо.
Он ведет меня по коридору в свой офис, где намного теплее.
— Присаживайтесь, доктор Нобл.