– Мсье продает Гондревилль?
– Да, Мишю, продаю. У вас будет новый хозяин, могущественный человек. Государственный советник Мален – друг первого консула и на короткой ноге со всеми министрами. Он о вас позаботится.
– Значит, вы выкупили имение для него?
– Я этого не говорил, – отвечал Марьон. – В то время я не знал, куда поместить капитал, и ради собственной безопасности решил приобрести конфискованное имущество. Однако мне не пристало быть владельцем усадьбы, в которой мой отец…
– …был всего лишь слугой, экономом? – резко заметил Мишю. – Так значит, вы ее все-таки продаете? Я хочу купить эту усадьбу, и денег у меня хватит.
– У тебя?
– Да, у меня. И я не шучу. Даю восемьсот тысяч франков золотом.
– Восемьсот тысяч франков? Откуда они у тебя? – спросил Марьон.
– Вас это не касается, – отвечал Мишю. Затем, смягчившись, добавил еле слышно: – Мой тесть спас не одну жизнь…
– Ты опоздал, Мишю, дело сделано.
– Так отмените его, мсье! – вскричал управляющий, хватая хозяина за руку и сжимая ее, будто в тисках. – В округе меня ненавидят, а я хочу быть богатым и влиятельным. Мне нужен Гондревилль! Знайте, жизнью своей я не дорожу. Вы продадите мне усадьбу, или вам не жить…
– Дайте мне хоть немного времени, чтобы уладить дело с Маленом; он шутить не любит.
– Даю вам сутки. Если хоть словом об этом кому-то обмолвитесь, оторву вам голову, как цыпленку.
Той же ночью Марьон с Маленом покинули Гондревилль. Марьон испугался и пересказал этот разговор государственному советнику, предупредив его, что за управляющим следует приглядывать. В сложившихся обстоятельствах Марьон попросту не мог не отдать усадьбу тому, кто в действительности за нее заплатил, однако Мишю производил впечатление человека, не способного ни понять, ни признать этого. Следует добавить, что услуга, оказанная г-ну Малену Марьоном, положила начало политической карьере последнего, а также карьере его брата. В 1806 году Мален назначил адвоката Марьона первым председателем имперского суда, а когда был создан институт генеральных сборщиков налогов[20], добыл такую должность в Обе для брата Марьона. Мален приказал бывшему владельцу Гондревилля пожить некоторое время в Париже, и по его просьбе министр полиции приставил к тому охрану. Дабы не подтолкнуть Мишю к крайним мерам, а может, и для того, чтобы было проще за ним присматривать, Мален оставил управляющего на посту, но под строгим надзором нотариуса из Арси. Мишю же с тех пор стал еще более замкнутым и задумчивым, и за ним закрепилась репутация человека, способного на любое злодейство. Мален, один из авторов Гражданского кодекса, чьи полномочия государственного советника с легкой руки первого консула были приравнены к министерским, играл значительную роль в Париже, где приобрел один из красивейших частных особняков пригорода Сен-Жермен, а незадолго до этого женился на единственной дочери г-на Сибюэля, попавшего в немилость богатого подрядчика, которого и устроил к Марьону, в фискальное ведомство женералитета Об. В Гондревилль Мален приезжал всего один раз, доверив следить за его интересами Гревену. Да и потом, чего ему, бывшему депутату Конвента, опасаться со стороны бывшего председателя клуба якобинцев Арси? Но неприязнь, которую испытывал к Мишю простой люд, разделяла и буржуазия; Марьон, Гревен и Мален без всяких объяснений и не компрометируя себя указали на него как на крайне опасного человека. Министр национальной полиции распорядился, чтобы местные власти держали управляющего под наблюдением, поэтому опровергать подобные представления никто не спешил. В окрýге скоро начали удивляться, как это Мишю вообще не лишили должности; нашлось и объяснение такой снисходительности – потому, что все его боятся. Надо ли объяснять, отчего так печалилась мадам Мишю? Мать воспитала ее очень набожной, и, будучи добрыми католичками, обе женщины в свое время настрадались из-за убеждений и поступков отца и супруга. Марта краснела при одном воспоминании о том, как шествовала в одеянии богини по улицам Труа. Отец принудил ее выйти за Мишю, чья дурная репутация в те времена только росла и крепла, и Марта так боялась мужа, что даже не пыталась судить его поступки. И все же, несмотря ни на что, она чувствовала, что супруг ее любит, и в глубине своего сердца испытывала к этому страшному человеку нежнейшую привязанность; никогда на ее памяти он не сделал ничего дурного и не был груб, по крайней мере с ней; наоборот, Мишю, насколько это было в его силах, старался предугадать ее желания. Несчастный пария, он искренне полагал, что внушает жене отвращение, а потому почти все время проводил вне дома. Они с Мартой жили, не открывая друг другу своего сердца, в состоянии, которое мы сегодня называем «мир на грани войны». Марта, которая редко выезжала из дома, болезненно переносила осуждение толпы, вот уже семь лет величавшей ее не иначе как «дочерью палача», а ее мужа – «предателем». Не раз приходилось ей слышать, как обитатели фермы Беллаш, расположенной на равнине, по правую сторону от дороги, и арендуемой Бовизажем, по сей день поминавшим де Симёзов добрым словом, говорили, проходя мимо павильона: «В этом доме живут Иуды!» Казалось, своим поведением управляющий еще больше оправдывал поразительное внешнее сходство между ним и тринадцатым апостолом Христа; отсюда и пошло это ужасное прозвище, распространившееся по округе. Вот этими-то несчастьями и постоянной смутной тревогой о будущем и объяснялась задумчивость и угнетенное состояние Марты. Ничто не омрачает душу больше, чем незаслуженное унижение, от которого некуда деться… Словом, это семейство парий на фоне живописной природы, для Шампани достаточно нетипичной, просто просилось на полотно.
20
Подразумевается должность сборщика налогов в женералитете – административно-территориальной фискальной единице в дореволюционной Франции.